Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Поляшу видел в лесу, она там рассвет осталась ждать, придет скоро. А безумица… — Тут Лежка бросил взгляд на осиротевших товарок, дремлющих в стороне, и понизил голос. — Безумица в болоте потонула.

Демьян наконец оторвал блуждающий взгляд от поляны, глянул на Лежку с подозрением.

— Ты сам-то видал, как она потонула?

Лежка мотнул головой.

— Не видал. Мне так Поляша сказала.

Демьян оскалился.

— А ты ей и поверил.

— Чего ж не верить-то? — Лежка сглотнул испуганно. Он снова допустил ошибку, да так и не понял, какую. — Тетка же наша…

— Сожрала, видать, тетка наша кабаниху безумную. То-то я гляжу. Ночь сытая была.

Подобрался, легко вскочил на ноги, отряхнулся. Заправил в штаны рубаху, расстегнутый ремень звякнул. Демьян потянулся к нему, но одернул руку, будто тот был горячим, и оставил как есть. Волосы пригладил ладонью, зацепил в хвост потуже. И тут же скинул весь ночной морок, встряхнулся, как волк, и будто не в рассветный час на земле холодной пробудился, а дома спал, на мягкой постели, в уюте и покое. Лежка залюбовался им. Крепкое тело, цепкий взгляд, веселая злоба в каждом движении. Силища леса, волчья ярость, человечий дух.

— Чего смотришь? — Демьян повел плечами. — Костер разводи, выходить скоро, а мы не жравши.

Лежка поспешно кивнул, развернулся было к остывшему пепелищу и вдруг понял, почему спящие безумицы видятся ему осиротевшими.

— А Леся где? — спросил он, заглушая вмиг заколотившееся сердце.

Демьян ответил быстро, словно ждал, когда Лежка спросит.

— К ручью пошла.

Было в его голосе что-то напускное. Поспешная легкость, излишнее равнодушие. Лежка сжался от предчувствия беды. Пока он бродил, представляя себя Хозяином, пока мечтал да боролся с кикиморой, Леся тонула в густой ночи наедине с волком. Совсем одна. Без защиты и тепла. Что сказал он ей? Что бросил в сердцах? Чем обидел? Руки сами собой сжались в кулаки.

— Пособачиться успели? — сипло спросил он, не отрывая тяжелого взгляда от брата.

Демьян ухмыльнулся. По скулам, поросшим темными волосами, мазнуло румянцем. Не ответил, но ответа и не нужно было. Лежка бросился к краю поляны, толкнул брата плечом, хотел пихнуть в бок, но Демьян увернулся и схватил его выше локтя.

— Пусти, — задыхаясь от гнева и страха, выдавил Лежка. — Пусти, говорю. Ее найти надо, она же заблудится.

— Я сам схожу. — Демьян легонько тряхнул его и отпустил. — Найду и приведу обратно. А ты костер разведи. Горячего поедим и пойдем. Сегодня к дому выйдем. А то некого вести будет, передохнут безумицы, и делу конец.

Он решительно зашагал в сторону бора, кончик расстегнутого ремня бился ему о бедро в такт каждому шагу. Лежка проводил его взглядом, вздохнул так глубоко, что заломило в груди, и пошел разгребать угли.

Олеся.

Земля просыпалась под ее босыми ногами. Сброшенные ботинки остались лежать под поваленной сосной на лосьей поляне. Измученные в дороге ступни холодил влажный мох, легонько покалывала павшая хвоя. Высоко-высоко, выше темных крон и светлеющих облаков, раскинулось вечное небо. Лес щекотал его макушками сосен, и Леся чувствовала, как вибрирует оно от щекотки, и губы сами растягивались в улыбке. Ей было светло и спокойно, тихо и легко. В чаще пересвистывались безымянные птички, а в груди Леси, распахнутой рассветному холоду, что-то отвечало им так ж заливисто. И это было правильно. Это было хорошо.

Она шла от лосьей поляны, не разбирая дороги. Тропинка давно уже осталась позади, Леся и не заметила, как шагнула с нее в мох и мокрую траву. Про болотину она и вовсе забыла. Просто выбросила из головы липкий страх перед топью, и низина сама обошла ее стороной, даже грязью жидкой не мазнув. Шаровары, выданные ей Лежкой, спали с Леси на границе поляны, рубашку, скомканную и сорванную, она прижимала к груди, пока шла по тропинке, но выронила на мох, чтобы погладить спящие заросли малины, а поднимать не стала. С ней осталась только шаль.

Старая шаль, изодранная и измятая, пахла звериным телом. Леся подносила ее к лицу, вдыхала так глубоко, что начинало ломить в груди. Обжигающее тело волка — гладкая кожа и крепкие, живые бугры под ней, жесткие волосы, темные жилы, шрамы, рубцы и ссадины. Грязь, пыль, болотная жижа. Лохмотья старой шкуры, багровое пятно синяка от нижних ребер к верхним. Когда Леся провела по ним ладонью, зверь зарычал, но не отстранился. Просто не смог. Они сплелись, проросли и вызрели за одну короткую яростную схватку. Теперь Леся не могла вспомнить, кто же начал ее. Кто первым сдался? Отвел глаза, призывно вдохнул, выдохнул, изнемогая? Кто посмел нарушить ясный закон — мы чужаки, не трожь, не гляди, иди своей дорогой? Кто застонал громче? Кто вскрикнул отчаяннее? Кто хотел сильнее? Кто победил в итоге? Что обрел один, что потерял другой?

Леся шла, разглядывая светлеющие прорези между стволами. Что-то нездешнее, пугающе бестелесное мелькало в них. Острые рога скреблись о низкие ветки. Лобастые головы с человечьими глазами, белесыми и пустыми, клонились в такт их мерному движению. Леся чуяла, что тени идут за ней, но бояться их не желала. А потому не боялась. Шаль, выпачканная потом, желанием и кровью, укрывала плечи, но жар схватки еще грел изнутри. Леся осторожно прикасалась к себе кончиками холодных пальцев, вздрагивала, но продолжала ощупывать, искала, что изменилось в ней. Искала, но не находила.

Тонкая кожа запястий все так же обнажала темноту вен. Сухие локти остались шершавыми на ощупь. Груди — маленькие, похожие на вытянутые грушки, венчались темными сосками, чуть опухшими от колючей бороды и жадных губ зверя. Острые ребра топорщились, живот впадал в выемку между ними. Бедра расцвели маленькими синяками — это злые пальцы сжимали их, притягивая к себе. Колени хрупкими чашечками двигались под кожей. Голени покрылись сбитой росой. Ступни ласкал мох. И все как прежде. И все знакомое, ненавистное, но привычное. Леся ждала, что тело изменится, начнет роптать в ответ на вторжение незваного гостя. Заломит тоской, загнется болью, засаднит пустотой там, где раньше была цельность.

Ничего.

Тело осталось телом. Пальцы гуляли по нему, но не находили новых изъянов. Напротив, знакомое равнодушие к костям, спрятанным под слоем мяса и кожи, сменилось приязнью. Кожа, сухая и холодная, перестала напоминать истертую бумагу. Даже волосы, грязные до жирной пленки, пошли мягкими волнами. Леся огладила их, заправила за уши, чтобы не мешались. Локоны опустились на спину поверх шали. Легкое разочарование шевельнулось в душе. Такое большое и важное свершилось с ней этой ночью. Свершилось, чтобы закончиться без следа. Стихла жажда, унялся зуд, упокоился голод. Одна теплая усталость отяжелила ноги. Да алые капли высохли на внутренней стороне бедра. Леся наклонилась, чтобы стереть их краем шали.