Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

И девка шагнула, не размышляя.

Она говорила что-то. Демьян точно помнил, как отвечал, не слыша вопроса. А она все спрашивала, все пытала его, не выпуская из цепких рук, прижимаясь крепче, утягивая глубже, растворяя в себе, как ночь уже растворила их обоих, не спрашивая согласия.

Нужно было отбросить ее от себя. Нужно было разозлиться. Гляди, разыгралась, почуяла бабью власть. Гляди, возомнила себя лесной зверицей, пропахла бором, налилась тяжелой зеленью. Гляди, выдумала, что своя она и имеет на Хозяина право. Поманила, а он пришел. Да что там! Прибежал, заскулил, припал к ногам, облизал руки. Хвостом забил, пузо подставил. Мало, что ли, в городе было ему таких, падких до грубой ласки? А эта! Без жалости не взглянешь. Безумная, хворая, чуть что, сразу сопли по щекам. Не помнит она, а он ей что? Доктор? Брат? Сват? Жених названный? Тьфу!

Демьян злился, рычал, кипел яростью, но сладость нитей, связавших их раскаленным узлом, все крепче опутывала его. Он задыхался, накинутая на спину старая теткина шаль колола влажную кожу, хотелось вырваться, глотнуть ночного воздуха, перевести дыхание. Но в девке будто лопнула пружина, и теперь она неслась, не разбирая дороги, в самые темные недра своего нежданного желания.

— Хватит, отпусти, — хрипел он, а должна была она. — Тебе же больно. Тебе же не нужно это. Я знаю, что не нужно. И мне не нужно. Зачем мне твоя боль? Зачем мне твой страх? Что ты стонешь? Что ты хочешь от меня?

Девка все смотрела мимо, губы ее, измученные его губами, кривились то ли в улыбке, то ли в оскале, а бор шумел над ними, а старый лось вздыхал где-то в стороне. В Демьяне же дыхания не осталось. Он рвал воздух зубами, проглатывал его лоскуты, пока тьма проглатывала мир вокруг, сгущая его в сверкающую точку. Добежать бы, оторваться от земли, прыгнуть и воспарить. Зависнуть в небытие. Как просто это было с Катериной. Как невыносимо хорошо с Поляшей. Как мучительно невозможно с этой, глядящей в лес за его плечом.

— Да посмотри ты на меня! — зарычал он, тряхнул ее посильнее, вбил в землю так, что она очнулась и почувствовала, как томителен и близок их миг небытия.

Девка вскрикнула, оскалила зубы в пугающей нездешней улыбке. И посмотрела. Вместо глаз у нее было два провала в лес. Туда Демьян и упал, порванный на части восторгом и ужасом бесконечного прыжка, обернувшегося падением.

А когда все закончилось, просто и тихо, как заканчивалось всегда, и Демьян оказался в остывающей пустоте — голый, дрожащий и обессиленный, девка ужом выскользнула из-под него, подхватила сброшенные тряпки, прижала их к животу и глянула рассеянно, будто и не видела ничего перед собой. Никого не видела. Демьян тяжело сглотнул, пересохшее горло саднило, представил, как больно должно быть ей. Больно, стыдно и холодно.

— Простынешь, — проговорил он, отводя глаза. — Не стой босиком.

Девка вздрогнула, посмотрела на него, заметила наконец, кто лежит у ее ног, истерзанный ею, истерзавший ее. И от взгляда этого — нездешнего и дикого — Демьяна пробрало ознобом. Девка ничего не сказала, только подняла с земли шаль, влажную от пота, потемневшую с одного конца от пролитой в землю крови, и застыла так, покачиваясь на тонких веточках ног, как кулик, увязший в болоте.

«Ты чего?..» — хотел спросить Демьян, но не успел.

Девка потянулась к нему, провела ледяным пальцем по заросшей щеке, улыбнулась широко и ясно и тут же выпрямилась, развернулась и побежала в лес.

— Стой! — закричал Демьян. — Стой, говорю! Леся!

Но девка и не думала слушаться, словно он ей и не указ был. И правда ведь не указ, понял наконец Демьян, и от мысли этой ему стало так тоскливо, что он до крови закусил губу, чтобы не завыть.

Озябшие от рассветного холода безумицы ворочались на холодной земле, просыпаясь. Кабаниха, ушедшая в ночь с Поляшей, так и не вернулась. Демьян поморщился, предчувствуя скорый рёв. Дернуло же отпустить безумную бабу с бабой мертвой. Тащи теперь оставшихся ряженых через бор. Слушай, как причитают. К дому нужно выйти не позже сумерек. Спихнуть поскорее пришлых людей. Разобраться наконец, куда делся родовой кинжал. И все. Прочь. Бросить братцу, как кость обглоданную, лес этот. Пускай забавится, коль ему не… Стыд ошпарил щеки. Щенячий взгляд Лежки, неотрывно следящий за каждым шагом пришлой девки, полыхнул в сумраке.

Демьян ругнулся. Он так и стоял у поваленной сосны в растрепанной, расстегнутой одежде, с болтающимся у бедра ремнем. Утренняя роса уже выпала на траве, босые ноги промокли, пальцы впились в рыхлую землю. Это они взбили ее телами. Лесная перина для жарких объятий. Смешно. Вот и он привел в лес безумицу, вот и он пролил ее кровь на поляне, вот и он взял по праву сильного то, что ему захотелось. Или это она взяла?

Голова закружилась. Сколько раз он клялся себе, что никогда не поступит так. Если встретит в лесу очередную беглянку из серого дома, то потащит обратно к санитарам. Не потащил. Привел в дом. Увел в лес. Взял на поляне, не родовой, так лосьей. Считай, Хозяин теперь. Считай, Батюшка. Горло перехватило дурной мыслью. Нет. Не бывает так. Чтобы сразу. Да и не было ничего почти. Он и не запомнил толком. Вспышки одни, стоны да сладостный ужас падения в небытие.

Захотелось кричать. Вырвать из памяти эту дикость, свершившуюся в дубовых корнях. Чтобы не было ее. Чтобы никто не узнал ненароком. Да как скроешь, если девка убежала голая босиком? Если в болотине не сгинет, точно расскажет Лежке, как снасильничал над ней зверь проклятый. Не докажешь, что сама она на него бросилась. Сама захотела. Слышишь, лес, сама она! Лес в ответ заскрипел, зашуршал кустами. Мелькнула знакомая куртка. Демьян и не понял сразу, как такое быть может. Не в зарослях он, на поляне стоит. Вторая волна страха накрыла его с опозданием. Братец, что куртку унес с собой в сытую ночь, топтался у поляны, глядел подозрительно.

Язык тяжело ворочался в пересохшем рту, пока Демьян судорожно подтягивал штаны, заправлял рубашку. Ремень застегнуть не осмелился, слишком тот позвякивал в пальцах, насмешливо выдавая, зачем был расстегнут, содран почти дрожащей от нетерпения рукой. Так и пошел с пряжкой у бедра, отбрехавшись от Лежки, как от глухого пса. Брат глядел внимательно, бледнел щеками. Демьян все ждал, что он прыгнет, начнет молотить его хилыми кулаками, но тот не осмелился. Взгляд его жег спину, пока Демьян пробирался по бурелому, сам не зная, куда идет.

Следов девка не оставила.

Шла босая, не зная тропы. Шла в темноте, густой, как омут. Шла перед рассветом по сытой ночи. Шла, измятая зверем, истерзанная. А за ней должна была остаться трава и комья, сломанные ветки, потревоженные гнезда. Демьян пробирался между стволов, пригнувшись к земле. Трогал ее пальцами, ощупывал камни, нюхал лишайник. Ничего. Бурелом не желал расступаться перед ним. Сухие ветки царапали щеки, скользкие грибницы бросались под ноги. Тяжелый дух сырой земли забивал нос. Хоть бери и аукай, будто не Хозяин, а беглец из серого дома.