Кристина Генри - Русалка [litres]

– Сегодня в музее появился какой-то подозрительный тип, – осторожно объяснила Амелия.

С одной стороны, ей не хотелось волновать Черити, но с другой, она желала, чтобы Барнум воспринял её опасения всерьёз.

– В каком смысле «подозрительный»? – уточнила Черити.

– Он целый день возвращался, после каждого перерыва, – ответила Амелия.

При этих словах Барнум, штудировавший вечерние газеты в поисках упоминаний о музее, поднял глаза.

– А как он возвращался в зал, через «запасной выход»? Я ведь поставил указатели в музее, чтобы такого не было.

Он имел в виду большие указатели у выхода из нескольких последних залов, на которых было написано: «Сецессия». Барнум знал, что большинству людей это слово было неизвестно, и они могли предположить, что указатели ведут их к другим удивительным экспонатам, и только очутившись на улице, понимали, что новое слово, означает «выход».

Амелия покачала головой.

– Нет, после каждого перерыва он появлялся одним из первых, когда выступление продолжалось, и стоял там всё время до самого закрытия.

– Значит, он каждый раз покупал билет, – сказал Барнум.

Похоже, поведение человека его вовсе не волновало. Скорее наоборот, его только радовало, что один человек купил несколько билетов.

– Барнум, а почему охрана не обратила на него внимания? – спросил Леви. – Разве они не должны охранять Амелию?

Барнум, казалось, пришел в замешательство.

– Ну как же! А для чего я их тогда нанял? Но ведь тот человек не представлял никакой опасности, он же не приближался к аквариуму и ничем вам не угрожал, верно?

– Нет, – ответила Амелия. – Но его поведение нельзя считать обычным. У него пугающий взгляд.

Барнум только отмахнулся.

– Нельзя же выпроваживать зрителя, заплатившего за вход, только потому, что вам не по себе от его взгляда.

Он не произнёс этого вслух, но намёк был понятен: особенно того, кто готов платить несколько раз.

– Тейлор, – взглянув на Амелию, заметила Черити. – Этот человек, возможно, сумасшедший. Если ты не хочешь его выгонять, то, по крайней мере, предупреди о нём охрану.

– И что я им скажу? – спросил Барнум. – Что он слишком долго смотрит на русалку?

Именно этого Амелия и боялась – Барнум не воспринял её серьёзно. Да и не поймёт, пока не увидит те горящие глаза.

– Я завтра поговорю с охраной, – объявил Леви тоном, не допускающим возражений.

– Будь осторожен, – предупредил Барнум. – Ещё не хватало, чтобы на тебя начали обращать внимание, того и гляди кто-нибудь признает доктора Гриффина.

– Об этом можешь не беспокоиться, – заверил Леви. – Мы ведь объявили, что он вернулся в Лондон, к тому же зрители слишком увлечены русалкой, чтобы на меня отвлекаться.

– Все равно будь осторожен, наверное, лучше мне самому переговорить с охраной. Как, вы говорите, выглядел тот человек?

Амелия описала пялившегося на нее мужчину с горящими глазами, хотя было ясно, что Барнума больше беспокоило возможное разоблачение доктора Гриффина, чем угроза Амелии от того человека.

– Тейлор, может быть, Амелии лучше вернуться к нам, – предложила Черити. – Не нравится мне, что она в отеле одна, особенно теперь без Леви.

– Она должна быть там! – отрезал Барнум. – Её целыми днями поджидают газетчики, и у меня появляется возможность напомнить им о музее.

Барнум взял за правило каждое утро сопровождать Амелию от отеля до музея, хотя за последние три недели толпа репортёров заметно поредела, видимо, в редакциях газет интервью с Барнумом уже не считали сенсацией.

Во всяком случае, хотя интерес публики к русалке не угасал, она уже не так привлекала репортёров. Много раз уже они рассказывали про её наряды, но так как она не проронила ни слова, больше репортёрам добавить было нечего.

Каждый день появлялись один-два приезжих репортёра, но подолгу не задерживались. Они гостили пару дней, осматривали выставку, разговаривали с зеваками у отеля и возвращались в родные места.

Несмотря на наплыв посетителей музея Барнум по-прежнему считал, что пребывание Амелии в отеле действует как реклама. И даже если благодаря этому хоть ещё один человек купит билет, дело того стоит.

В тот вечер Леви, как обычно, сопровождал Амелию в отель. Из опасения, что кто-нибудь заметит, как она разговаривает, идти приходилось молча, а подняться к ней в номер подобно доктору Гриффину Леви уже не мог. У отеля их встречал один из охранников и сопровождал её наверх.

Когда Амелия шла под руку с Леви, ей показалось, что кто-то взглядом буравит ей шею. Она оглянулась, ожидая увидеть горящий взгляд того человека, а то и давно позабытого странствующего проповедника.

На улице было всё ещё людно, хотя и не так, как днём, и все спешили по своим делам, никто не глазел от безделья.

«Ну вот, уже мерещится всякое, – подумала Амелия. – Зачем ему поджидать тебя возле музея?»

А зачем возвращаться каждый раз и смотреть, как она плавает в аквариуме? Кто он, религиозный фанатик, как подозревает Леви, или просто восторженный зритель, настолько очарованный обликом русалки, что заплатит любые деньги, лишь бы увидеть её снова?

«И то, и другое плохо, нечто вроде одержимости», – подумала Амелия.

А одержимости стоило опасаться. Она прильнула к Леви. От него исходило тепло, а её отчего-то пробрало холодом до самых костей.

В тот вечер она задёрнула шторы плотнее обычного, чтобы внутрь не просочилось ни единого проблеска света, и долго не могла заснуть, ибо знала, что приснится тот человек с пристальным горящим взглядом, тянущийся к ней своими костлявыми, словно когти, пальцами.

На другой день человек с горящим взглядом появился снова. Барнум сдержал обещание и поговорил с её охраной. На этом настояла Черити. Амелия видела, как охранники перекинулись парой слов, когда тот человек вошел в зал. Но они получили приказ Барнума не подходить к нему, если он не будет угрожать Амелии.

А он ей не угрожал. Не подходил к стеклу, не отказывался выходить из зала каждый раз, когда его закрывали на перерыв, не совершал ничего такого, что могло бы объяснить всё растущее чувство тревоги у Амелии.

Но и не уходил. Просто застыл, не сводя с Амелии горящего взгляда.

Леви тоже остался. Войдя утром в музей, он сразу приметил того человека, что было совсем нетрудно, – он единственный не двигался с места, – но приближаться к нему не стал, следуя строгому наказу Барнума.

Позже, после закрытия музея Леви признался Амелии, что этот человек его тоже тревожил.

– Он практически не моргает, – заметил Леви. – Как рептилия. И ни на секунду не отрывает от вас взгляда.

– Я не хочу его больше видеть, – сказала Амелия.

Два дня бесцеремонного нездорового внимания основательно истощили и взбудоражили Амелию. Она боялась, что ещё одного дня просто не переживёт.