Кристина Генри - Русалка [litres]

– Сначала ты мне показалась такой таинственной, прямо как море.

– Море не так уж и таинственно, как ты думаешь, – заметила Амелия. – Надо просто нырнуть поглубже.

– Да, это я уже понял, – согласился он, сопроводив свои слова нежным поцелуем без намёка на продолжение.

– Расскажи, каково тебе там, в фургоне.

– Как будто в ящике, – вздохнула она. – В крошечном тесном ящике. В облике русалки я выше ростом, и плавник на хвосте такой широкий, а Барнум вряд ли об этом подумал. Плавать там невозможно, остаётся только держаться на месте, и даже развернуться негде. То есть приходится оставаться в той позе, в какой попала в воду. А ещё знаешь, Леви, здешняя публика совсем… другая.

– Да, – согласился Леви.

По его мрачному тону она поняла, что он вспомнил о том же случае, что и она. Когда Амелия упала в воду, в самом деле упала, потому что нырять было просто некуда, кто-то в толпе начал улюлюкать, вопить про «голую бабу», не унимаясь даже после того как она приняла морской облик, и отпускать похабные шуточки насчёт её рыбьего хвоста и неприкрытой груди. Некоторые пытались его приструнить, но остальные были настолько зачарованы её видом, что даже не обратили на него ни малейшего внимания.

Но Амелия не могла его не заметить. Фургон был так мал, и воды тоже было мало, так что она без труда слышала всё, что говорил парень. От этих грубых слов хотелось спрятаться, но из-за тесноты деваться было некуда. Видя, что человек не унимается, Леви договорился с двумя рабочими, и те с готовностью выдворили хулигана из шатра. Что с ним было дальше, Амелия не узнала, но больше его не видели.

– В Нью-Йорке такого не было, – заметила она. – Ни разу. Да, некоторые обвиняли меня в безнравственности, но это совсем другое дело.

– Народ здесь гораздо… грубее, – сказал Леви.

– Я провела много лет в деревне, – сказала Амелия, – которую Барнум обзывал «Захолустье, штат Мэн», думая, что я не слышу, но уж поверь, хоть мы и кажемся деревенщинами, там ни у кого бы не хватило наглости для подобных выходок.

– Тот парень, видно, перебрал виски. Вряд ли такое будет повторяться на каждом представлении.

– Да и остальные тоже… так на меня уставились. Нет, что ни говори, в Нью-Йорке было по-другому.

– А, по-моему, разница не такая уж и большая. Просто беда в том, что в этом фургоне тебе некуда деваться от их взглядов.

– А ещё в музее толпа постоянно двигалась. Они не стояли на одном месте и не показывали пальцами, – добавила Амелия.

– А ты вспомни, в Концертном зале точно так же стояли и тыкали.

– Но тогда я выступала на помосте, выше толпы, а не прямо у них перед носом, – возразила Амелия.

Ей всё не удавалось объяснить так, чтобы он понял, насколько беззащитной она себя чувствовала в этом фургоне.

– Ну раз тебе так неудобно, фургон можно как-нибудь приподнять, установить на небольшой помост. Правда, его придётся собирать на каждой остановке.

Она заметила, как он прикидывает дополнительные затраты труда и денег, и как это всё объяснить Барнуму.

– Ничего, постепенно привыкну, – сказала она.

Её мало волновали расходы или недовольство Барнума, просто не хотелось, чтобы это отразилось на Леви.

– Наверное, тяжело только поначалу.

Он заключил её в страстные объятия, и весь окружающий мир надолго перестал для них существовать.

– Давай завтра найдем книжный магазин или библиотеку, – предложила Амелия, прижавшись щекой к груди Леви. Ей нравилось слушать, как бьётся его сердце, как в лёгких гулким эхом отдаётся низкий голос.

– Хочу всё знать про орангутанов и про их родину. А ещё про Фиджи.

– Фиджи? – удивился Леви. – С чего вдруг, прошло столько времени?

– Интересно побольше узнать про те места, где якобы моя родина, – пояснила Амелия. – Почитай мне вслух, а то у меня до сих пор неважно получается.

Амелии хотелось научиться бегло читать, ведь надписи были повсюду, большинство людей доверяли газетам, и при обсуждении прочитанных кем-нибудь новостей она чувствовала себя немного ущербной.

– Я могу тебя подучить, – предложил Леви. – Тогда и сама сможешь прочитать.

Каких-нибудь сведений об орангутанах им найти не удалось, но Леви попались записки одного миссионера, путешествовавшего по южной части Тихого океана, с описанием не только островов Фиджи, но и многих других, куда миссионеру довелось попасть в надежде донести слово Божье.

Амелия нахмурилась, когда Леви зачитал этот отрывок.

– В чём дело? – спросил он.

– С чего ему понадобилось досаждать чужим людям? – возмутилась Амелия. – На тех островах наверняка прекрасно обходились и без миссионеров.

При этих словах Леви неловко заёрзал. Как и большинство американцев, он рос в набожной семье, в почитании Библии, и, хотя он не слишком ревностно относился к религии, как некоторые, в основном всё же признавал истинность слова Божия.

Амелия, не получившая подобного воспитания, не одобряла того, что христиане навязывали свои взгляды всем инакомыслящим.

– Ну, Амелия, они же дикари, – объяснил Леви.

– А кто такой дикарь? – возмутилась Амелия. – Тот, кто живёт не по-вашему, не ходит в обуви по освещённым булыжным мостовым?

Леви перевёл дыхание и сделал еще одну попытку.

– Это примитивные люди, которые не знакомы с…

– А с какой стати их перекраивать, пусть они и примитивные? Почему всех людей нужно стричь под одну гребенку? – спросила Амелия.

В ней вдруг проснулась необъяснимая злость на Леви за то, что тот не понимал самой абсурдности идеи. Эти люди жили своей жизнью, поклонялись своим богам, соблюдали свои обычаи, и вдруг из-за океана появляется какой-то миссионер и заявляет, что всё, чем они жили и чему верили было неправильно. Это всё равно, что к её сородичам на дне океана явился бы человек и запретил быть морским народом.

А ещё она недоумевала, как же так, ведь Леви всегда был таким добрым, и просто невозможно представить, чтобы он считал себя выше других, тем более каких-то островитян, живущих за тридевять земель.

– Пожалуй, эту книгу лучше пока отложить, – сказал Леви, закрывая книгу и отодвигая в сторону.

– Нет, – заявила Амелия, выхватив у него книгу. – Не надо. Не смей со мной обращаться как с ребёнком ради того, чтобы избежать ссоры.

– Амелия, ты просто не понимаешь, – сказал Леви, начиная раздражаться. – Миссионеры призваны спасти невинные души от вечных мук.

– Именно так думал Илия Хант, когда в меня стрелял, – сказала Амелия. – Просто не верится, что у тебя могли возникнуть подобные мысли.

– Это совсем другое дело! – воскликнул Леви, уже не в силах скрыть гнев. – Илия Хант решился на крайние меры.

– И его поддерживали те, кто клеветал на меня в своих письмах Барнуму, и толпы протестующих, что каждый день собирались перед музеем, – напомнила Амелия. – Чем же Илия Хант отличается от миссионера? Они радеют за спасение души любой ценой. Похоже, ты сам не понимаешь.