Уилл Эллиот - Цирк семьи Пайло [litres]

Укротитель львов явно не следил за увлечениями Курта и, похоже, полагал, что Курту нравится наблюдать за птицами, что он обожал год назад. Он преподнес Курту попугая, которого научил говорить «С днем рождения!» Гоши по какой-то причине разозлился, когда с клетки с птицей сняли платок, словно увидел соперника. Искоса посмотрев на него, Джей-Джей лишний раз убедился, что чем больше он узнавал о Гоши, тем опаснее тот казался.

Попугай Курту совсем не понравился. Его рыбьи губы улыбались, но он не произнес ни единого слова благодарности, а лоб его потемнел, словно сгущавшиеся грозовые тучи. Укротитель львов вернулся на свое место нетвердой походкой, и выглядел он гораздо бледнее, чем когда со своего места встал.

Дровосеки удивили всех, доказав, что держат руку на пульсе. Они преподнесли Курту огромное распятие, которое соорудили из красного дерева. Когда они вчетвером втащили свой подарок, Курт засиял, осыпая их благодарностями и похвалами. Гонко решил, что сейчас самое время. Он сделал знак Рафшоду, и они вдвоем потащили к сцене мешок, внутри которого, словно попавшаяся в сети рыба, постанывал и извивался священник. Гонко перевязал мешок розовой ленточкой в районе талии пленника.

– Что это? – спросил Курт, уже возбужденный, когда они положили мешок у его ног.

– Небольшое подношение, которое, нам кажется, должно вам понравиться, босс, – ответил Гонко. – Это все вам. Пользуйтесь.

Курт снова фыркнул, развязывая ленточку и гадая, что же может быть внутри, пошутил, что надеется, что это не очередная пара носков, – хотя никто не отважился бы подарить ему и первую пару, – и расстегнул молнию.

– Что происходит? – прохрипел священник. – Я хочу пить… пожалуйста…

Он, часто моргая, таращился на собравшуюся толпу, шарахнулся от нависшего над ним жуткого чудовища в два с лишним метра ростом. Звериные глаза Курта внимательно оглядели воротник, черную мантию и распятие, и вид у него сделался таким, словно он вот-вот лопнет от восторга.

– Вот это да! – воскликнул он. – Настоящий? Не имитация?

– В самом лучшем виде, босс, – Гонко зловеще ухмыльнулся в сторону поникших и притихших акробатов. – Для вас – никаких аналогов. Взяли прямо из церковного прихода Перте. На здоровье.

Курт был потрясен.

– Вот это да! – только и мог он сказать.

Он сжал руками голову священника, его огромные пальцы легко обхватили ее целиком. Засунул ему в рот большой палец, приподнял десну и рассмотрел зубы, словно у породистой собаки.

– Вот это да! – прошептал Курт.

– Поскольку он здесь, мы подумали, может, использовать его на свадьбе Гоши, – предложил Гонко. – Если вы, конечно, не возражаете, босс. Сделать все официально, как полагается.

– О разумеется! – ответил Курт, взвалив на плечо священника, который от страха не держался на ногах. Воздетое высоко над землей тело казалось крошечным. – Конечно, можете взять его напрокат. Так, все остальные сложите свои подарки у двери моего фургона. Сейчас я просто обязан поиграться вот с этим.

Курт вприпрыжку выбежал наружу, а за ним из шатра потянулись артисты.

Когда клоуны возвращались домой, Гонко пребывал в превосходном настроении.

– Вы лицо его видели? Да нам завтра же вернут наше представление, ставлю сто к одному.

Джей-Джей оставил их праздновать, а сам отправился к себе в комнату. Ему не терпелось посмотреть, что же Курт станет делать с беднягой-священником. Он понадежнее забаррикадировал дверь, потянулся под кровать за наволочкой и…

Шар исчез. Он тотчас же понял, что его предали. Он хрипло завизжал. Затем последовал лихорадочный и безрезультатный обыск всей комнаты, после чего Джей-Джей сел, уставившись прямо перед собой и скрипя зубами, то и дело молотя кулаком по подушке и содрогаясь от злости.

– Джейми, – прошептал он, – вот теперь война.

Уинстон устал от постоянного давления прожитых лет. Возможно, именно грим позволял всем им так долго жить и поддерживать силы; сам он давно перестал считать проведенные здесь годы. Однако Уинстон начинал подумывать, что причиной всего являлось само присутствие в цирке. Он давным-давно бросил пользоваться краской, но тело его само по себе подключалось к происходящему. Он слышал россказни о проходимцах, побывавших в цирке, после чего влачивших долгое жалкое существование: бездушных автоматах, которых с жизнью связывало лишь то, что их тела все еще продолжали функционировать. Вот именно так Уинстон себя и чувствовал.

Он пытался встретиться с Рэндольфом, что было очень непросто: и клоуны, и акробаты находились в постоянном ожидании какой-то гадости друг от друга. Такой напряженности давно не случалось с той самой поры, когда акробаты потеряли троих в последнем крупном столкновении. Клоуны потеряли двоих. Уинстон оказался здесь в 1836 году на замену Уэнделлу, легендарному толстому клоуну, четырехсоткилограммовой безобразной туше. Многие говорили, что номер Уэнделла – в балетной пачке с выделыванием пируэтов – был куда более уместен в шоу уродов. Было это давным-давно, когда цирк переместился из Франции в эту отдаленную колонию для каторжников, которая развилась и превратилась в полноправное государство буквально у них на глазах. До Франции цирк обитал в Шотландии, до Шотландии – в Греции, а еще раньше… Тут источники становились немного туманными. Уинстон помнил, как цирк заново развертывался после переезда, едва он успел в него прибыть, тогда карнавал разобрали на отдельные кусочки и переправили через ворота касс один за другим.

Хотя Уинстон жил в теле старика, здесь он находился относительно недавно. Рафшод появился после него, Дупи и Гоши – задолго до, хотя об их биографиях давно позабыли. Они оба были слишком измененными, чтобы быть моложе нескольких столетий каждый. А Гонко? О нем Уинстон понятия не имел. Он слышал, что Гонко дружил с Пайло-старшим… а Пайло-старший умер давным-давно.

Уинстон остановился у шатра акробатов и громко свистнул, подавая знак Рэндольфу, что ему нужно поговорить. Реакция последовала мгновенно – выбежали двое акробатов, выкрикивая угрозы. Рэндольф неспешно вышел вслед за ними.

– Да нет, этот того не стоит, – презрительно заметил он, становясь между Уинстоном и остальными. – Старый урод и без нашей помощи отдаст концы, говорю я вам.

– Не ошивайся тут, – сказал Свен, нога которого была плотно забинтована. – Говорю тебе, еще раз тебя тут замечу, башку откручу.

– Это и к твоим дружкам относится, – добавил Рэндольф, и Уинстон уловил в его голосе нотки облегчения.

– Не понимаю, в чем загвоздка, – удивился Уинстон. – Я всегда прохожу этой дорогой, когда иду к Паноптикуму.

На мгновение их взгляды с Рэндольфом пересеклись – принято, понято.