Чез Бренчли - Новые страхи [сборник litres]

Мы с Грейси стараемся не поднимать голов.

– Проголодалась, милая?

– Все в порядке, папа. – Она слишком устала даже для того, чтобы нажать кнопку вызова рядом с дверями лифта в стиле ар-деко, поэтому я делаю это за нее.

– Закажем поесть в номер.

Колокольчик в лифте звякает, и мы ждем, пока выйдут две пожилые дамы. Они в таком возрасте, что вполне могут быть парой тех вдохновенных дебютанток, надеявшихся привлечь внимание Берта Ланкастера. Мы с Грейси входим в лифт, шаркая, как будто мы еще старше этих дам, и я слабо улыбаюсь этой мысли. Кулаком нажимаю кнопку седьмого этажа, и двери, сдвигаясь, закрываются.

Повесив голову, я чувствую движение лифта. Он подергивается и грохочет, как будто это действительная реликвия тех времен, а не просто оформлен в стиле «ретро». Я думаю о Тори. Мысленным взором я вижу в ее лице безумную уверенность, что мир наводнен тайными силами, что она может как-то спасти нас, убив нас. На глаза выступают слезы, но я не могу позволить себе расплакаться. По крайней мере, сейчас. Я нужен Грейси. Милая Грейси, которая внешне так похожа на мать.

– Что говоришь, детка? – переспрашиваю я. – Закажем в номер?

Ничего. Затем приглушенное хлюпанье носом, которое, как я понимаю, означает, что моя дочь – в которой я души не чаю – наконец плачет, подавленная ужасом того, во что превратилась ее мать.

– Ну же, Грейси, это… – говорю я, поворачиваясь к ней.

Как раз вовремя, чтобы заметить длинные тонкие руки. Грязные кисти. Пальцы в пятнах. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как они утаскивают мою девочку в дверцу для похищений. Удар сердца – и она исчезла. Я кричу, я бросаюсь к дверце, пытаюсь ухватиться за ее край, но слишком поздно, и дверца почти беззвучно захлопывается. Она должна была бы захлопнуться с сотрясающим землю грохотом, но щелчок очень тих.

Я кричу имя дочери, но лишь дважды. Всю жизнь я опасался этой дверцы для похищений. Я держался от нее подальше, я был бдителен. Она ждала, застала меня врасплох и теперь…

Я колочу в нее, пытаюсь вставить пальцы между ее половинок. Металл странно холоден и вибрирует совершенно независимо от грохота лифта. Слезы струятся у меня по лицу, челюсти сжаты, я чувствую, что дико рычу, и знаю, что это правильно. Теперь я дикарь. Моя Грейси, моя девочка… ее забрали, и единственная часть, оставшаяся во мне теперь, – животная часть. Самая древняя. Вот что значит быть родителем, любить своего ребенка. Это древнее и звериное, и я царапаю края дверцы ногтями, ломаю ноготь, и кровь капает, но мне удается зацепиться ногтями левой руки за край половинки дверцы, и я пытаюсь открыть ее, и появляется надежда, и мои слезы теперь – это слезы ярости и решимости.

Лифт замедляет движение. Звякает колокольчик. Я слышу, как настоящие двери, двери большого размера, скользя, начинают раздвигаться. Я поворачиваюсь, думая: «Помогите, они забрали Грейси». Мои пальцы соскальзывают с края дверцы.

В лифт входит парень лет тридцати, все его мышцы не помещаются в шелковую футболку. Он полсекунды смотрит на меня, возможно, думает, не следует ли подождать следующего лифта. Может быть, он видит мои слезы и согбенную позу, может быть, видит во мне животное, но это Л.А., так что, конечно, он видал вещи и более странные, чем я.

– Помогите, – говорю я и снова поворачиваюсь к дверце для похищений.

Но ее нет. С остановкой лифта она исчезла.

– Нет, – тихо говорю я. Так тихо, как щелкнула эта ужасная дверца. Я повторяю это снова, на этот раз громче, и провожу пальцами по стенке лифта, по гладкости, за которой скрылась Грейси. Я готов закричать, но слышу, как эта гора мускулов прочищает горло. Я резко поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.

Он осторожен, подозрителен, не напуган. Один кулак сжат. Лоб собран в морщины, мне кажется, он хочет помочь и готов к неприятностям. Может быть, эти мускулы не только для красоты.

– Ты в порядке, брат? – говорит он.

Я не могу ничего сказать. Не могу даже отвести от него глаз. Так мы стоим, запертые в мгновении напряженной возможности, пока в лифте не звякает звонок. Двери открываются, и он, бросив назад единственный взгляд и покачав головой, выходит. Мне кажется, он бормочет что-то вроде «гребаный город», но уверенности в этом у меня нет.

И вот он ушел, а я остался один в лифте.

Один. О господи, Грейси. Горячие слезы бегут по щекам, я становлюсь в угол лифта, глядя на гладкое место на его боковой стенке, и издаю протяжный вой. Жду, когда снова появится дверца для похищений. Я мог бы вызвать полицию, но что я могу сказать такого, во что кто-нибудь поверит?! Меня поместят по соседству с Тори в Медицинском центре Калифорнийского университета, двое из одной семьи, особый случай сегодня в палате 5150.

И вот я еду на лифте и жду. Я езжу на нем всю ночь.

Я слышу бормотание женщины прежде, чем чувствую ее прикосновение. Мои веки трепещут, и я вижу: она стоит передо мной, одна рука на чемодане на колесиках. Темнокожая и красивая, такая опрятная в форме стюардессы, она смотрит на меня с нескрываемой подлинной озабоченностью, с настоящим человеколюбием, которого так не хватает в нашей повседневной жизни, что, столкнувшись с ним лицом к лицу, испытываешь просто потрясение.

– Нормально себя чувствуете?

Я киваю, стараясь стоять прямо. Я прислонился к стенке в углу лифта и более или менее спал, стоя. Теперь я пытаюсь убрать кристаллики соли из глаз и удержать рыдание, рвущееся из груди. Я едва не сказал ей правду, что непременно привело бы к вмешательству полиции, и меня бы выволокли из лифта, но я не могу это так оставить. Не могу. Поэтому стараюсь удержать непролитые слезы.

– Долгая выдалась ночь, – наконец говорю я, сознавая, как ужасно должен выглядеть, как измотан и неряшлив, подобно какому-нибудь пьянчуге-завсегдатаю бара, который ввалился не в тот отель.

– У всех у нас такие бывают, – мягко говорит она, стараясь ободрить меня улыбкой. Но от ее доброты мне хочется плакать.

Я хочу узнать, сколько времени, но понимаю, что и так привлек к себе много внимания. Вероятно, еще рано, и стюардесса собирается ехать в аэропорт к раннему рейсу. Лифт скользит вниз, не останавливаясь на других этажах, и когда доходит до первого, колокольчик звякает. Стюардесса бросает на меня последний ободряющий взгляд и выходит, и мне мучительно не хватает этой женщины, давшей мне мгновение утешения. Мне хочется закричать ей вслед. Хочется, чтобы мне кто-нибудь помог. Пожалуйста, Господи, просто помоги мне вернуть мою детку.

Двери лифта закрываются. Что-то в нем тикает, он ожидает следующего вызова. Так проходит минута или около того, потом лифт едет вверх. Кто-то еще не спит, помимо стюардессы, кто-то еще собирается в город в предрассветные часы, и я думаю о Тори в больнице и знаю – я знаю, один я не смогу вернуть Грейси.