Роберт МакКаммон - Час волка

Заметив кивок, Мышонок ощутил, как живот у него от страха свело. Он сейчас не понимал, зачем согласился на все это. Нет, не так: он отчетливо сознавал, почему согласился. Он хотел попасть домой, и если другого способа добиться этого не было…

Он увидел, как человек в двуцветных ботинках остро посмотрел на него, потом отвел взгляд. Где-то в двадцати футах позади двуцветного был тот светловолосый мужчина в круглых очках, описание которого крепко сидело у него в голове. Он увидел приближавшуюся темноволосую женщину, которая медленно крутила педали велосипеда. Этой ночью она сладостно стонала так, что и у мертвых бы встали… Боже, как ему не хватает жены! Блондин в сером плаще и с черным чемоданчиком прибли– жался к пересечению с улицей Сен-Фарж. Мышонок слегка прибавил ходу, пытаясь подоспеть к нужному месту. Сердце у него колотилось, а от по– рыва ветра он чуть не потерял равновесие. Блондин остановился у бор– дюра, стал переходить улицу Сен-Фраж. Боже помоги! – подумал Мышонок, его лицо от страха перекосилось. Мимо проехало велотакси – помеха для его задачи. Переднее колесо у него безбожно восьмерило, и Мышонок по– думал с ужасом о том моменте, когда у колеса поломаются спицы, но тут блондин собрался ступить на противоположный бордюр, и именно в этот момент Мышонок стиснул зубы и крутанул вправо. Его выбило из седла, колесо ушло из-под него, ударившись о бордюр. Падая, он плечом задел блондина по руке. Но при этом он простер обе руки, пытаясь, по-види– мости, за что-то ухватиться. Правая его рука углубилась в складки плаща, он ощутил заплатанную шерстяную изнанку и рамку кармана. Паль– цы его разжались. Затем велосипед и его тело грохнулись о бордюр, от удара он едва удержал дыхание. Правая его рука, ладонь вся потная, была пуста.

Блондин прошел три шага. Он повернулся, глянул на свалившуюся ободранную фигуру и остановился.

– С вами все в порядке? – спросил он по-французски, и Мышонок глупо ухмыльнулся и закивал головой.

Но когда блондин опять повернулся уходить, Мышонок увидел, как порыв ветра взметнул полы его плаща – и из них выпал маленький листок бумаги и полетел вниз.

Мышонок от ужаса раскрыл рот. Бумажка крутилась в воздухе, как предательская бабочка, и Мышонок потянулся за ней, но она увернулась, пролетела мимо. Она опустилась на тротуар и проскользнула по нему не– сколько дюймов. Мышонок опять потянулся к ней, шея у него вспотела. Темно-коричневый начищенный ботинок наступил на его пальцы, костяшки хрустнули.

Мышонок глянул вверх, все еще глупо ухмыляясь. Человек, стоявший над ним, был одет в коричневый костюм и мягкую шляпу с блестящим вер– хом. Он тоже ухмыльнулся, только при этом лицо у него оставалось мрачным, а глаза холодными – его тонкогубый рот был не создан для улыбок. Человек подобрал с тротуара листок бумаги и развернул его.

Менее чем в тридцати футах от этого места Габи снизила ход до минимума, она еле ползла, рука ее полезла под свитер за «Люгером».

Человек в коричневом костюме посмотрел на то, что было написано на листке бумаги. Габи начала вытаскивать из-за пояса «Люгер», видя, что второй гестаповец направился к своему напарнику и взял газету в обе руки.

– Дайте мне сколько-нибудь денег, сударь,– сказал Мышонок, как можно чище по-французски. Голос у него дрогнул.

– Ты, грязная скотина.– Человек в коричневом смял в кулаке бу– мажку.– Сейчас вмажу тебе по… Смотри, когда ездишь на таком ломе.

Он швырнул бумажку в кювет, отрицательно покачал головой своему напарнику, и оба они зашагали за блондином. Мышонок почувствовал тош– ноту. Габи была изумлена, она убрала руку с «Люгера» и повернула ве– лосипед к улице Сен-Фарж.

Мышонок левой рукой подобрал смятую бумажку из кювета и раскрыл ее, пальцы у него дрожали. Он моргнул и прочитал то, что в ней было написано по-французски:

«Голубая рубашка, средняя пуговица оторвана. Белые рубашки, не– докрахмалены. Цветные рубашки не накрахмалены. Не получен запасной воротничок».

Это была записка из прачечной. До Мышонка дошло, что она, должно быть, лежала во внутреннем кармане плаща блондина, была зацеплена и вылезла наружу, когда пальцы Мышонка положили записку.

Он засмеялся, смех был придушенным. Гибкость в правой руке под– сказала, что пальцы не были сломаны, хотя два ногтя на ней уже почер– нели.

Я сделал это! – подумал Мышонок, и почувствовал, как слезы вы– ступают на глазах. Благодарение Богу, я сделал это!

– Садитесь на велосипед. Скорее! – Майкл сделал круг и теперь остановился, расставив ноги и не слезая с седла, в нескольких футах от Мышонка.– Поехали, вставайте! – Он посмотрел вдаль шоссе Гамбетта, наблюдая, как Адам и гестаповские охранники приближались к улице де Бельвилль и зданию нацистов.

– Я сделал это! – возбужденно сказал Мышонок.– Я и в правду сде– лал…

– Садитесь на велосипед и езжайте за мной. Ну.– Майкл отъехал в сторону, направляясь к месту встречи, нацарапанной надписи, объявляв– шей «Германия победоносна на всех фронтах». Мышонок вылез из кювета, сел на велосипед с восьмерившим колесом и поехал за ним. Его трясло, и, наверное, он был предателем и заслужил виселицу, но в его вообра– жении расцветал образ дома, подобный весеннему цветку, и внезапно он действительно почувствовал себя одержавшим победу.

«Тоска» – легенда про обреченных любовников – была этим вечером в Опере. Неимоверно огромное, словно бы в расчете на Гаргантюа, соо– ружение, казалось, выросло перед Майклом и Габи подобно высеченному из камня монолиту, когда они на помятом голубом «Ситроене» приблизи– лись к нему по Проспекту Оперы. За рулем был Мышонок, основательно отчищенный, так как хорошенько отмылся в ванной и чисто побрился. И все-таки глаза у него были запавшие, а лицо в глубоких морщинах, и хотя волосы он с помощью помады зализал назад и одет был в чистую – заботами Камиллы – одежду, его нельзя было по ошибке принять за чис– токровного джентльмена. Майкл в сером костюме сидел на заднем сиденье рядом с Габи, которая была одета в темно-синее платье, купленное ею днем на бульваре де ла Шанелль. Цвет его гармонировал с ее глазами, и Майкл подумал, что она так же красива, как и другие женщины, которых он знал.

Небо очистилось, выступили звезды. В мягком свете шеренги улич– ных фонарей вдоль Проспекта Оперы стоял, бросая вызов временам и об– стоятельствам, великолепие колонн, куполов и замысловатой лепки, ка– менный фронтон, расцвеченный от светло-серого до морской волны цве– тов. Под его куполообразной крышей, на которой возвышались статуи Пе– гаса с каждого угла и огромная фигура Аполлона с лирой – на вершине, царила музыка, а не Гитлер. Автомобили и экипажи останавливались у чашеобразного главного подъезда и высаживали своих пассажиров. Майкл сказал: