Наталья Тимошенко - Дар

Ящик застрял посередине, не желая выдавать секреты, которые хранил много лет, и Рите пришлось дернуть сильнее. Он уже давно заедал, но пользовались им не так часто, поэтому никому не приходило в голову починить. Пришлось дернуть еще раз, только тогда он поддался и выехал полностью. Рита взяла его, перенесла на диван и села рядом. Почти сразу она почувствовала неладное, но лишь начав доставать папки, поняла, что показалось ей странным.

Бабушка любила порядок во всем, многолетняя работа преподавателем накладывала свой отпечаток. Тонкие прозрачные папки лежали в строгой очередности. Сверху те, которыми пользовались чаще всего: обычно это были документы на каждого члена семьи, которыми любит снабжать своих граждан заботливое государство. Поскольку не так давно Соню оформляли в детский сад, первой лежала ее папка. Затем документы располагались по мере уменьшения необходимости, а в самом низу лежала папка со старыми документами, которые могли понадобиться в крайнем случае, но выбрасывать их рука не поднималась. Они-то и были нужны Рите. И вот этот порядок был нарушен: сверху оказалась папка не Сони, а Риты. Она попыталась вспомнить, не доставала ли недавно что-то оттуда, но ничего такого не приходило в голову. Она торопливо вытащила из ящика все папки и разложила на диване.

Рита только зубами скрипнула, понимая, что папки со всеми старыми документами нет. Последней лежала прозрачная папка ее родителей. Видимо, бабушка тоже не исключала вариант, что, не получив желаемого в разговоре, Рита попробует найти документы и выяснить нужное самостоятельно.

Быстро сложив папки обратно, Рита засунула ящик в «стенку» и огляделась. Куда можно было спрятать папку в условиях трехкомнатной квартиры? Ответ был ясен как летний день: куда угодно. Осматривать каждый уголок можно несколько дней подряд, а уж копаться в вещах в бабушкиной комнате ей никогда не позволит воспитание. Для очистки совести она, конечно, заглянула в каждый ящик и за каждую дверцу «стенки», но предсказуемо ничего не обнаружила. Если документы вообще остались дома. С Веры Никифоровны сталось бы отнести их в какую-нибудь камеру хранения или отдать подруге.

Закрыв последнюю стеклянную дверцу «стенки», за которой она и не надеялась ничего найти, заглянула просто по инерции, Рита прислонилась к ней лбом и прикрыла глаза. Почему бабушка скрывает это от нее? Почему не хочет, чтобы она узнала секрет и пользовалась даром? Рита ни секунды не верила в то, что это обыкновенная прихоть. Нет, за решением Веры Никифоровны наверняка крылась какая-то серьезная причина. Но какая?

Она открыла глаза, встретившись взглядом со своим отражением в зеркале через стекло и тут же отшатнулась от него. Из зеркала на нее смотрела она же, но с большим порезом на все лицо. Порез был настолько глубоким, что виднелась кость. Он шел от виска к подбородку и задевал глазницу. Почти как у Сабины, только еще сильнее. Рита тут же развернулась, чтобы не видеть зеркала. Знала, что ничего этого на самом деле нет, но все равно осторожно коснулась лица, проверяя целостность кожи.

Что это такое, черт возьми?!

Несколько минут она потратила на то, чтобы отдышаться и привести мысли в порядок. Неожиданно на ум пришло еще одно место, где можно поискать папку: в конце коридора, в самой темной его части, между туалетом и маленькой кладовкой еще ее дед соорудил высокий стеллаж, достававший до самого потолка. Что он там хранил, Рита уже не помнила, но после того, как бабушка вышла на пенсию, купила дачу и стала забивать всю кладовку банками с вареньем, компотом и другими заготовками, они перенесли на стеллаж старые книжки, которые было жалко выбрасывать, но которым не нашлось места в гостиной, и коробки с другими пылесборниками, так или иначе имеющими ценность.

Рита отлипла от «стенки» и почти бегом направилась к стеллажу. Нижние полки ей удалось проверить быстро, а вот чтобы добраться до верхних, пришлось принести стремянку. С каждой проверенной коробкой надежда в ней таяла. И лишь вытащив последнюю, стоявшую под самым потолком, Рита удивленно замерла. Нет, в ней не было искомой папки. Она нашла кое-что другое: сверху лежала рамка для фотографий со вставленным в нее снимком, на котором была изображена она еще совсем девчонкой вместе с бабушкой и фрау Шульц. Фотография была сделана в ту первую памятную поездку в Вену, когда ей было двенадцать. В руках Рита держала подаренный бабушкиной подругой новогодний шар… ярко-оранжевого цвета. Почему она помнила, что он был серебристым? Нет, конечно же, он был оранжевым!

Со снимком в руках Рита торопливо спустилась со стремянки и бросилась в гостиную. Шар на елке, который она привезла из Вены несколько дней назад, полностью совпадал с тем, что она держала в руках на старой фотографии. Каждая линия, нанесенная на него мастером, была такой же, как на снимке. Рита почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой. Она еще не понимала смысла своего волнения, но решила, что нужно срочно рассказать об этом Марку.

После того, как Гретхен поцеловала его в щеку и, радостно размахивая руками, побежала навстречу уже поджидающим ее подружкам, Марк вышел из здания, где располагался Детский развивающий центр «Кисточка», и направился к ближайшему кафе. Занятия длились полтора часа, поскольку с детьми тут больше играли, чем рисовали, поэтому Марк никогда не ждал Гретхен на лавочке в холле. Он, в отличие от Риты, считал, что девочка прекрасно ладит со сверстниками, а потому не видел необходимости изображать из себя наседку и следить за каждым ее шагом.

В центре города было гораздо теплее, чем на окраине, и снег с самого утра сменился дождем. Улицы стали походить на картинку из фильма ужасов: грязные, унылые, с противной кашей под ногами. Немногочисленные прохожие укрывались воротниками и шарфами, но ветер все равно швырял им в лицо воду, перемешанную с солью и пряным запахом глинтвейна, который сейчас казался насмешкой над надвигающимся Новым годом. Особенно смешно среди этой грязи смотрелись девушки в белых пуховиках и солидные дамы в шубах.

Марк занял столик у большого окна, заказал кофе с пирожным и понял, что ему необходимо сделать набросок того, что он видит за окном. Никакой художественной ценности этот рисунок иметь не будет и закончит свою жизнь, скорее всего, в мусорной корзине на выходе из кафе, но не нарисовать его он не мог.

Вообще больше всего он любил масло. Масляные краски походили на еду в дорогом ресторане: туда не зайдешь просто так, по дороге, перекусить. Нужно настроение, приличная одежда, свободное время, чтобы подождать, пока шеф-повар готовит свое коронное блюдо, а потом в полной мере насладиться вкусом, держа в руках бокал дорогого вина. Что-то такое он ощущал, когда писал маслом. Оно требовало тщательной подготовки холста, вдохновения, времени, когда никуда не нужно бежать, нет никаких важных дел. Можно долго смотреть на пейзаж перед глазами, запоминая каждую деталь, каждый плавный переход цвета, игру света и тени. Затем такими же неторопливыми, продуманными мазками переносить все это на холст. Ждать, пока высохнет предыдущий слой, чтобы начать новый. И снова неторопливо, наслаждаясь каждым движением кисти…