Наталья Тимошенко - Дар

— А может, и не нужно? Знаешь, мне кажется, Вера Никифоровна не просто так упрямилась, не желая тебе говорить имя своей бабки. Может быть, ей что-то известно и про Лизу, и она не хотела, чтобы знала ты. Черт с ним, с даром, как-то же люди живут и без него. Тебе скоро выходить на работу, свою потребность помогать людям сможешь удовлетворять там.

Рита устало улыбнулась, потерла лицо руками. Она сегодня рано встала, чтобы успеть в поликлинику, и поэтому страшно хотела спать.

— Возможно, ты и прав.

Пока она заваривала чай и разогревала ужин, Марк направился в комнату, чтобы сменить одежду. Ему, несмотря на поздний час, спать еще не хотелось. Он был законченной совой, с юности любил работать по ночам, поэтому собирался еще немного посидеть. Веру Никифоровну хватит удар, если она узнает, что он сидел на диване в той же одежде, в которой шарился по больнице. Приходя домой, нужно было переодеваться обязательно.

Проходя мимо гостиной, он зацепился взглядом за мигающую красную кнопку на телефоне, означавшую, что на автоответчике есть непрослушанное сообщение, и удивленно остановился. За почти три года, которые он жил в этой квартире, никто никогда не оставлял сообщения на автоответчике. Марк вообще с трудом понимал смысл стационарного телефона в эпоху мобильных аппаратов, но подружки Веры Никифоровны часто предпочитали звонить именно на него, поэтому она его и не отключала. Однако не застав хозяйку квартиры, они обычно звонили ей на мобильный. Кому взбрело в голову вдруг оставить сообщение?

Наверное, ему не следовало слушать его, потому что оно уж точно не предназначалось ему, однако Марк уже шагнул в гостиную и нажал на кнопку.

— Маргарита Александровна, добрый вечер! — спокойный, почти безразличный, но хорошо поставленный голос принадлежал женщине, которую Марк не знал. — Я секретарь Аркадия Николаевича Скворцова. Он готов принять вас и вашу девочку второго января в два часа дня. Отель «Ибис» на Лиговском проспекте. Будем ждать вас. Всего доброго!

Короткое сообщение оборвалось, но Марк так и остался стоять, хмуро глядя на телефон и ничего не понимая. Что за Скворцов? И с какой целью он собирается принять Гретхен? Причем в отеле второго января, когда вся страна еще будет отсыпаться после Нового года, доедая оливье и мандарины.

… — Марк?

Он оглянулся. Рита стояла на пороге гостиной, удивленно глядя на него.

— Ты с кем-то разговаривал?

— Слушал сообщение на автоответчике, — ответил он, чувствуя, что голос звучит как-то странно. — Кто такой Аркадий Николаевич Скворцов?

Рита испуганно вздрогнула, и даже в полутьме гостиной он видел, как она побледнела.

— Рита, кто такой этот Скворцов? — повторил он. — И зачем тебе с ним встречаться второго января, да еще с Гретхен?

Рита тяжело сглотнула и вскинула голову, посмотрев на него твердо и упрямо, как будто уже заранее готовилась отстаивать свою позицию. Марк еще не знал, что это за позиция, но почему-то уже был уверен, что она ему не понравится.

— Это известный детский психиатр.

Конечно же, он прекрасно понял, с какой целью Рита собралась вести к нему их дочь, но отказывался в это верить.

— Зачем? — только и спросил он. — Что ты хочешь от него услышать?

Рита сложила руки на груди и прошла в гостиную, остановившись у окна.

— Я хочу знать наверняка, что Соня здорова.

— Тебе мало всех предыдущих обследований, на которые ты ее таскала с рождения?

— Значит, это я ее таскала? Тебе все это было не нужно?

— Никому это стало не нужно уже примерно на втором году. Только тебе. Все, абсолютно все тебе говорили, что она здорова. Но каждый раз тебе этого было мало. Ты специально ищешь ей болезни, сделала из нее лабораторную крысу. Таскаешь по врачам, ученым, еще бог знает кому. Теперь вот мы дошли и до психиатров. Дальше что? В церковь понесем? Или сразу на обряд экзорцизма? Почему ты не можешь просто смириться с тем, что она не такая, как все, и оставить ее в покое?

— Конечно, будь твоя воля, ты бы сразу объявил ее другой и радовался этому! — внезапно вспылила Рита. — Ты сам отчаянно гордишься своей непохожестью и ребенка делаешь таким же! Тебе нравится быть не таким как все, поступать не так, как все! Я же видела, как ты обрадовался появлению этих призраков, с каким энтузиазмом взялся за это дело, хотя с самого начала оно казалось скучным и неинтересным. Но ты ухватился за него как за соломинку. Может быть, если бы не ты, ничего этого не было бы. Лиза просто ушла бы, никак не обозначив свое присутствие! Но тебе же понадобилось снова вспомнить, что ты медиум.

Марк сжал кулаки и зубы, заставляя себя молчать, однако мысли разрывали голову, требуя облачить их в слова.

— Хочешь правду? — он шагнул к ней ближе. — Да, мне нравится отличаться от всех. Быть не таким. Художником, медиумом, черт возьми. Да, я был рад появлению призраков. Но знаешь почему? Потому что моя жизнь последние три года больше всего напоминает ту мерзкую безвкусную овсянку, которую ты варишь Гретхен на завтрак! У меня могла бы быть уже куча картин, выставки, но тебе хотелось стабильного заработка, и я устроился в это гребанное издательство. Я мог писать пейзажи, а рисую дебильных эльфов и полуголых девиц. Ты через неделю выйдешь на любимую работу, будешь заниматься тем, чем всю жизнь хотела, а я так и останусь рисовать бездарные картинки для бездарных книжек! Я все бросил ради тебя, а теперь ты обвиняешь меня в том, что мне захотелось немного разнообразия?

— Так иди, рисуй пейзажи, — Рита махнула рукой в сторону выхода. — Что же ты? Разве я тебя держу?

Марк не сдвинулся с места.

— Да, я люблю Гретхен за ее необычность, — тяжело дыша, продолжил он, словно не услышав ее слов. — Но если ты считаешь необычным в ней то, что она не разговаривает, то ты на самом деле отвратительная мать. — Он видел, как исказилось лицо Риты, и внутренний голос велел немедленно замолчать, но Марк продолжил: — Знаешь, что я в ней считаю необычным? То, как она любит слушать, как просит читать ей самые скучные вещи на свете. Как находит общий язык с людьми: и детьми, и взрослыми. Как умеет донести свои желания и увлечения. Как рисует вместе со мной. Как кормит бездомных котят в подвале. Как умеет успокаивать. Как радуется жизни, не обращая внимания на то, что не такая как все. Как, черт возьми, она смотрит на мир. Вот что в ней необычного, Рита! Вот за что я ее люблю. И если ты этого не понимаешь, то, может быть, это тебе нужно к психиатру, а не ей?

Рита вытерла мокрое от слез лицо ладонями и упрямо посмотрела на него.

— Ни к какому Скворцову ты мою дочь не поведешь, — закончил он.

— Она и моя дочь тоже. И я поведу ее туда, куда посчитаю нужным.

Марк сам не знал, что заставило его произнести следующие слова, и пожалел о них сразу, едва только произнес.