Томас Лиготти - Ноктуарий. Театр гротеска [сборник litres]

– Он готов, Кэнди.

– Ты уверен?

Второй мужчина поднялся на ноги и пнул лежавшего на полу чужака по голове.

– На все сто.

– Вот блин, – пробормотала Кэнди. – Парни, он на вашей совести. Я его трогать не буду.

Я нашел контейнер, на счастье не пострадавший, и уселся на диван рядышком с Кэнди. Двое мужчин перед нами наскоро раздели труп до трусов-«боксеров». Один мародер стал их стягивать, говоря при этом – будто оправдываясь:

– Совсем новые, чего добру пропадать…

Однако, едва открылось то, что было под ними, он остановился. Мы все это увидели. Интересно, смутились ли все остальные точно так же, как я? О подобных вещах я размышлял с долей наивного идеализма, в духе древних мифов, известных многим поколениям.

Но глазам моим предстало совсем другое.

– В дыру! – нервно крикнула Кэнди, указывая в коридор. – Скиньте эту гадость в дыру!

Мужчины оттащили тело в туалет и бросили его в подвал. Труп шлепнулся вниз – достаточно громко. Когда дело было сделано и двое вернулись в комнату, Кэнди им велела:

– Забирайте его тряпье, отгоните куда-нибудь машину – и все, видеть вас тут не хочу.

Прежде чем совсем уехать, один из мужчин заглянул в дом.

– Там у него чертова прорва денег, Кэнди. Они тебе будут нужны – ты же не сможешь тут и дальше жить.

К моему облегчению, она взяла часть денег. Я встал с дивана и поставил контейнер с зеленой субстанцией на подушку около Кэнди.

– Куда ты пойдешь? – спросил я.

– В городе полно домов, как этот. Без отопления, без электричества, без канализации… да и без арендной платы. Я не пропаду.

– Я никому ничего не скажу.

– Знаю, что не скажешь. Счастливо, малыш. Береги себя.

Я попрощался и поплелся домой, поневоле думая о том, что сейчас лежало в подвале дома Кэнди. До дома добрался уже за полночь. Мать с сестрой, похоже, опередили меня: я учуял дым маминых «европейских» сигарет, едва успев войти. Отец лежал на диване в гостиной, явно измученный долгими днями работы в подвале. Вдобавок он выглядел взволнованным: широко распахнув глаза, он качал головой, словно выражая отвращение или несогласие – или и первое и второе разом, – и все твердил:

– Безнадежная нечистота, безнадежная нечистота.

Эти слова помогли мне избавиться от мыслей о том, что произошло в доме Кэнди. Ко всему прочему, они напомнили мне, что я хотел спросить отца о разговоре с тем молодым человеком в подержанном костюме, заходившим к нам этим вечером. Однако состояние отца явно не располагало к беседе. Он ни на что не обращал внимания, а меньше всего – на факт моего присутствия. И так как попадаться на глаза сестре или матери я не хотел – их шаги доносились откуда-то сверху (видимо, еще распаковывали только что привезенные покупки), – то решил, пользуясь случаем, сойти в подвал, куда доступ мне обыкновенно был заказан. Я думал, что это поможет мне отвлечься от пережитого тем вечером.

Хотя даже при спуске в отцовский подвал мысли мои тянуло как магнитом в мрачные глубины подвала в доме Кэнди – теперь уже бывшем доме. Дойдя до последней ступеньки лестницы, я оказался в плену атмосферы разрухи и крайнего беспорядка – все еще приятного моему глазу, как я с радостью обнаружил. Однако, увидев, в каком состоянии находится рабочее место отца, я жуть как перепугался – чего раньше почти никогда не бывало.

По подвалу будто торнадо прошелся. Словно мой отец схватил топор и разгромил свое изобретение, служащее осуществлению какого-то научного замысла, известного ему одному. Обрывки проводов и высоковольтных кабелей свисали с потолка, как тропические лианы. Жирная зеленая масса покрыла весь пол, забила водосток. Бродя среди рассыпанных битых стекол и изорванных бумаг, я подобрал несколько страниц, что были грубо выдраны из отцовского лабораторного журнала. Причудливые диаграммы и графики перекрывались словами, написанными толстым черным маркером. На каждой странице было слово «НЕЧИСТОТА», намалеванное поверх записей, ни дать ни взять граффити на стенках общественного туалета. Часто повторялись фразы вроде «НИЧЕГО, КРОМЕ НЕЧИСТОТ», «НЕЧИСТЫЕ ГОЛОВЫ», «НИЧТО НЕ ОТКРЫТО», «НЕТ ЧИСТОЙ КОНЦЕПЦИИ», «НЕВОЗМОЖНЫЕ НЕЧИСТОТЫ», и чаще всех остальных – «СИЛЫ НЕЧИСТОЙ ВСЕЛЕННОЙ».

В дальнем конце подвала я заметил странную штуку, больше всего похожую на гибрид королевского трона и электрического стула. К ней был привязан молодой человек в бэушном костюме. Ремни охватывали все его тело – руки, ноги, даже голову. Глаза молодого человека были открыты, но смотрели куда-то вдаль. Я заметил, что зеленое желе вытекало из открытого контейнера размером с термос, стоящего рядом со стулом. На контейнере была бирка со словами «ПРОДУКТ ОЧИСТКИ». Все наваждения, все боги и монстры, жившие до поры в голове юноши из «Граждан за веру», утекали у меня на глазах в канализацию, извлеченные моим отцом. Должно быть, часть своей силы они растеряли – выдохлись вне сосуда, содержавшего их, потому как я не ощущал никакого призрачного присутствия – ни враждебного, ни дружелюбного – в этой остаточной субстанции.

Я не знал, был ли молодой человек жив – в любом смысле этого слова. Пожалуй, скорее да, чем нет. Как бы то ни было, его состояние подсказывало, что моей семье стоило начать подыскивать дом для переезда.

– Что тут опять случилось? – спросила моя сестра с другого конца подвала. Она уселась там на лестнице. – Похоже, еще один папин научный проект зашел в тупик.

– Похоже на то, – сказал я, идя обратно.

– Как ты думаешь, у этого парня было много денег?

– Не знаю. Может быть. Он собирал пожертвования для какой-то организации.

– Вот и славно. Мы с мамой вернулись без гроша в кармане, хотя вроде бы ни на что особо не тратились.

– Куда вы ездили? – Я присел на ступеньку вплотную к ней.

– Ты же знаешь, мне нельзя об этом говорить.

– Но я не могу не спросить.

Немного помолчав, она прошептала:

– Дэниел, ты знаешь, что такое гермафродит?

Я постарался не выдать своей реакции на слова сестры, которые подняли во мне целую бурю эмоций и образов. Вот что смущало в убитом детективе: я всегда полагал (во всяком случае, воображал), что органы у людей разного пола четко разделены. Но у полицейского все было не так, как я уже говорил. Вот уж спасибо, Элиза. Несмотря на запреты матери о чем-либо мне рассказывать, моя дорогая сестренка всегда находила способ рассказать мне, что там у них происходит.

– А почему ты спрашиваешь? – прошептал я в ответ. – Ты когда с мамой ездила, что-то такое видела?

– Конечно, нет.

– Ты должна все рассказать мне, Элиза. О чем они говорили с мамой? Она говорила с ним обо мне, да?

– Откуда мне знать, Дэниел, – ответила Элиза, поднимаясь и направляясь к ступенькам. Наверху лестницы она обернулась и спросила: