Кристиан Винд - Призраки глубин

– Послушай, Мегрисс… Том – не совсем обычный человек. И вещи, о которых он говорит, не всегда являются реальными…

– Что ты хочешь сказать? – сухо спросил моряк.

– Я говорю о том, что никакой Грейси никогда не существовало, Том ее сам выдумал. Никто не видел этой женщины, и никаких упоминаний о таком человеке не было даже в городских архивах, которые я перерыл вдоль и поперек…

– Детектив верит в то, что он говорит.

– Да, я знаю это. Но, увы… Том всегда был несколько… странным человеком. И порой эти странности выливаются в самые неожиданные образы, которые порождает его голова.

– Я говорю не об этом, инспектор.

– А о чем же? – непонимающе переспросил Барри.

И тут я услышал фразу, которая навсегда врезалась в мою память и заставила взглянуть на капитана «Тихой Марии» совершенно другими глазами:

– Я ему верю.

– Что? – воскликнул Барри. – Говорю тебе, он сам придумал Грейси! Мы проверили все, что могли, – никто никогда ее не видел, никаких следов этой женщины не было в его квартире!

– Я прекрасно это понимаю. Но если он верит в то, что он видел, то у меня нет ни единой причины сомневаться в том, что он говорил мне правду, – отрезал моряк.

– Но правда такова, что…

– Никто не может наверняка знать о том, что это, – оборвал толстого инспектора седой громила. – Для каждого человека мир вокруг выглядит так, как он его видит. И если ты не можешь заглянуть в чью-то душу и вывернуть ее наизнанку, то это не доказывает того, что то, что в ней сокрыто, не является такой же истиной, как все остальное.

Херес согнул руку в кулак и легко стукнул ей по столешнице, словно желая добавить весомости своим словам, после этого он вновь повернулся к Барри и произнес:

– За свою жизнь я успел повидать немало вещей, в существование которых не поверил бы ни один здравомыслящий человек. Никогда нельзя быть уверенным в том, что все, что ты видишь перед своими глазами – это чистая правда. Как и не стоит утверждать обратного… В конце концов, никто на земле до сих пор не может внятно объяснить, чем вообще является истина.

Я не стал дальше подслушивать их разговор. Сделав несколько шагов к запертой двери номера, я выудил из кармана плаща ключ, провернул его в замочной скважине и вошел внутрь. Мои ладони взмокли и немного подрагивали, когда я прикрывал за собой дверь. Несколько мгновений назад в самую кошмарную историю из моего прошлого впервые поверили. Поверили в то, о чем я говорил, несмотря на то, насколько странно все это было. Несмотря на доводы толстого следователя. Несмотря ни на что.

С приходом рассвета остров накрыла снежная пелена. Крупные пушистые хлопья падали из густых туч, оседая на безлюдных мостовых. На соседней кровати громко сопел капитан «Тихой Марии», пребывая в оковах счастливых сновидений.

Я проснулся несколько часов назад и теперь неподвижно лежал в постели, повернув голову к окну и наблюдая за тем, как зарождается в обрамлении крупных снежинок новый день. Мне снова снилась Грейси. Это были те же привычные ночные видения, наполненные вновь пробудившейся болью и чувством полного одиночества, моральной выпотрошенности. Она терзала меня, являясь лишь для того, чтобы вновь исчезнуть.

Поднявшись с кровати, я накинул на плечи рубашку и продел в ее рукава свои исполосованные шрамами кисти. В комнате было холоднее, чем обычно, так что я решил закутаться еще и в свой потрепанный бежевый плащ. Из-за стужи на улице окна номера подернулись влажной дымкой, и крупные капли воды струйкой бежали вниз по стеклам, оставляя после себя мокрые дорожки.

Я был уверен, что я первый, кого сегодня вырвали из небытия реалии меркнущего мира, но едва начав спускаться по ступеням вниз, я услыхал тихое бормотание старца – хозяина таверны. Сначала мне показалось, что он что-то едва слышно напевает себе под нос, но, очутившись на первом этаже и увидев его встревоженное лицо, я понял, что ошибся.

– Что-то случилось? – довольно холодно бросил я, направляясь к дымящемуся кофейнику.

– Да, – печально проскрежетал дряхлец. – Даже не знаю, как и сказать…

– Если вдруг Барри замерз насмерть этой ночью от того, что для него не нашлось теплого уголка в пабе, то я ни в чем вас не виню.

– Что вы, – ошарашено отмахнулся хозяин таверны, вскинув вверх свою засохшую ладонь, – для меня нет ничего важнее, чем довольные клиенты. Я постелил вашему товарищу в своей спальне, поближе к обогревателю… Оказалось, что у вашего друга очень сильно мерзнут ноги.

– Он мне не товарищ и не друг, – резко ответил я.

А затем я невольно хмыкнул, представляя себе опечаленное лицо одутловатого инспектора, которому пришлось коротать ночь в компании доисторического владельца заведения, да еще и без привычных благ – без горячей воды и без свежих газет. Для Барри это наверняка стало настоящей трагедией.

– Мне казалось, вы с ним близки, – удивился старец, наморщив свой сухой лоб. – Мистер Баррисон так тепло о вас отзывался…

– Все так думают, но это далеко от истины, – заверил я его. – Так что там за нехорошие известия?

– Ах, да… Мне так жаль, мистер Колд…

Он протянул мне какой-то смятый листок, похожий на жеваную заметку из несвежего журнала. Я машинально развернул бумажку и отметил, что я оказался прав – это была страница из какого-то ветхого издания, которое, должно быть, давно окончило свое существование. Однако поверх печатных отсыревших букв кто-то начертил несколько предложений от руки.

– Что это? – спросил я, бросив на дряхлеца быстрый взгляд.

– Записку принесла Карла. Она явилась посреди ночи вся в слезах… Она мало что говорила, попросила отдать вам эту записку. Ее муж, этот бедный мальчик… Никак не вспомню его имени… Он покончил с собой в минувшую полночь.

Плечи хозяина таверны печально поникли, отчего стали казаться еще более хрупкими и угловатыми. Несколько мгновений он участливо глядел на меня, ожидая, по всей видимости, какой-то реакции, но затем повернулся и пошел прочь, скрывшись за чередой кухонных шкафчиков.

Я опустил глаза вниз и уткнулся взглядом в корявые буквы: «Приходи на мои похороны, детектив. Многое становится понятным только после того, как ты умрешь. Я люблю тебя, Карла» – прочел я про себя.

Последнее предложение несчастный написал курсивом, словно хотел выделить его особенно или задумал извиниться таким странным образом перед своей возлюбленной. Выглядело все это весьма неприятно, если учитывать, что фоном для предсмертного письма служила монохромная заметка о счастливом бракосочетании неких Мэри и Чарльза. Их лица, навечно застывшие в лучезарной улыбке, сверлили меня взглядом, укоризненно проглядывая сквозь размашистые, корявые буквы, написанные явно дрожащей рукой.