Вера Гришина - Эмма из Прованса [litres]

В комнате был всё тот же сумрак, свечи так же горели. И висели те же картины, и я их смогла наконец-то разглядеть. На них были изображены восстания. Без окон не понять, день сейчас или ночь. Я решила набраться сил, встать и походить.

– Они же не смогут меня держать здесь вечно, – сказала вслух.

Я обошла комнату, пригляделась к железным кольцам, прибитым к стенам и полу.

– Что это за место? – вновь сказала вслух, испугавшись, стало жутко и страшно.

Подошла к двери и стала стучать, громко крича, чтобы отворили.

– Надеюсь, меня хоть кто-нибудь слышит. Откройте дверь. Франческо! Открой дверь! Эй! Откройте дверь. Я жена Франческо де Романо.

Послышался скрип, видимо, кто-то услышал. Дверь так резко открылась, что я упала.

– Милая, осторожно! – громко сказал муж и ринулся ко мне, пытаясь помочь подняться.

– Франческо, я хочу уйти. Я здорова. Почему я здесь? Ты что-то от меня скрываешь? – говорила быстро, приходя в чувство от испуга.

– Милая, давай присядем, – мы сели на кровать. – Эмма, это ради твоей безопасности. У тебя появились некоторые пробелы в памяти и наблюдаются внезапные обмороки. Ты, наверное, этого можешь и не помнить. Ты мне веришь? Я тебя очень люблю, поверь. И не хочу причинить зла.

– Так почему я в такой тёмной комнате?

– Мы поставим больше свечек. Лучше другим не знать, что ты больна. Ты подлечишься немного, и мы обязательно с тобой сходим на бал в честь празднования дня весеннего равноденствия. Не бойся, я с тобой, и всё будет хорошо, – Франческо нежно поцеловал в щёку.

– Но праздник дня весеннего равноденствия после зимы?

– Ты будешь как раз здорова, и у нас к тому времени, возможно, появится ребёнок, любимая.

– Хорошо. Я тебе верю, – ответила, обняв его крепко. – Я тебя люблю, Франческо.

– Я тоже тебя люблю, – ответил он, поглаживая по спине.

Это был предпоследний день, когда я видела мужа, но тогда об этом совсем не догадывалась. Вот что делает слепая влюблённость. А как иначе, если душа наполнена ярким светом, если дышишь полной грудью, когда в мыслях только он, когда бабочки в животе, когда его глаза не дают покоя днём и ночью, их не хватает и хочется поскорей увидеть эти красивые голубые глаза. Когда чувствуешь, что этот человек полностью защитит своим телом и своими ласками; если он уходит, хочется ощущать его взгляд, когда оборачивается. Это так запечатлевается на сердце, что дороги назад не может быть. Есть либо продолжение, либо страдания. Когда он рядом, то чувствую его тепло, и даже на расстоянии хочется прикоснуться к нему. Воистину любовь, воистину надежда, воистину вера! Любовь – такая огромная сила чувств, что при малейшем её колебании может разрушиться, как хрусталь или как домик, построенный из карт. И собрать заново по кусочкам опять не удастся, это уже потеря навек.

Позже Франческо принёс жидкий бульон. Я его съела, чтобы набраться сил. Я ему верю и я его люблю.

– Милая, ты не хочешь написать отцу о своём здоровье, или хотя бы рассказать, как у тебя дела? Я думаю, что надо написать что-то хорошее, чтобы он не волновался по пустякам. Мы ведь всё равно скоро встретимся с ним? Как ты думаешь?

– Хорошо.

– Тогда я попрошу, чтобы тебе принесли чернила и бумагу. Ладно, я тебе не буду мешать отдыхать, тебе нужен покой, – сказал он и поцеловал в лоб. Я легла на подушку, глаза снова закрылись, и заснула.

Это утро… По крайней мере, я так думала, потому что проснулась. На комоде возле кровати лежали уже приготовленные перо с чернилами и бумага. И я вспомнила об отце, что он, наверное, совсем позабыл про меня, даже ни строчки после того, как я уехала, не написал. А хотя – чем я лучше! Сама ему ничего не писала, но обязательно напишу. Привстала и взяла бумагу с пером и чернилами, положила на постель. Лень было вставать.

«Мной уважаемый, любимый отец! Пишет Вам ваша покорная дочь. Будучи замужем, сообщаю Вам, что у меня всё в порядке. Франческо ко мне относится снисходительно. Он добр, вежлив и заботлив. Спасибо Вам за мужа, этот человек стал моей опорой. С уважением, ваша любящая дочь Эмма».

Про своё самочувствие писать не стала, думаю – это лишнее. Письмо оставила на комоде и, забыв, что рядом находились чернила, их опрокинула.

«Неряха!» – воскликнула про себя и скинула грязную постель на пол.

Встала и принялась рассматривать картины, но они меня сегодня пугали. Начала снимать одну за другой, складывая на пол в стопку.

Тут открылась дверь и вошёл мужчина лет тридцати пяти, высокий, с тёмными волосами, в плаще, кланяясь мне.

– Ваша светлость, не пугайтесь, я пришёл забрать письмо.

– Как тебя зовут?

– Руфио, ваша светлость. Вам не по духу картины?

– Да, они мне неприятны. Уберите их.

– Хорошо, ваша светлость, – он подошёл и взял их с собой.

– А когда увижу мужа?

– Ваша светлость, ваш муж уехал в Ватикан по заданию Его Святейшества Папы Римского Александра VI. Он оставил меня присматривать за вами, пока не вернётся. Вам через час принесут завтрак, а после придёт лекарь для осмотра.

– Хорошо. А могу ли я прогуляться? Мне душно в этих стенах.

– Как только вас осмотрит лекарь, и только с его разрешения.

– Это не просьба, а приказ! – ответила я возмущенно.

– Извините, ваша светлость, я слушаюсь только приказов герцога, господина Франческо, вашего мужа.

– А я его жена, значит, вы обязаны меня слушаться тоже!

– Я лучше пойду, – сказал Руфио, забрав письмо и картины.

– Это какой-то фарс! – сказала вслух, потом села подле комода и, смотрясь в зеркало, расчёсывала свои густые светлые волосы.

Этим утром проронила первую слезу. Было грустно, любимые люди меня покинули, и никто не может помочь. Ещё один день в этой комнате, и точно сойду с ума уже по-настоящему. Я боялась за свою жизнь, никогда ранее не испытывала таких эмоций. Чувства неизвестности, смятения, гнева и страха. Хотелось послушать музыку, соскучилась по арфе, по тонким мелодичным прелестным райским звукам, полным безмятежности и бушующих волн.

Не прошло и часа, как принесли завтрак: на этот раз он был разбавлен белой хрустящей булочкой в клюквенном сиропе. Бульон был вкусным, как и в прошлый раз. В комнате сразу убрали грязную простыню с пола, на комод положили новую.

Я принялась за трапезу, съела всё, не оставив и крохи. После завтрака сидела на кровати и напевала песню, которую в детстве перед сном пела матушка, когда была здорова духом.

Я чувствовала слабость, наверное, ещё не отошла от болезни, а сегодня у меня разыгралась мигрень. Значит, прогулка отменится на сегодня. Я лежала и повторяла строчки песни, будто сейчас в стене откроются придуманные мной фрамуги и выглянет свет. А ещё будто я в темнице, и принц должен спасти от предстоящей гибели. Так смешно. Это же просто сказка. А в детстве я так верила в сказки, потому что хотелось, чтобы это было правдой. Но время неугомонно и быстротечно, и понимала, что просто хочу себя обманывать и ускользнуть из-под призм лучей этого мира, навсегда. Да, я этого хотела раньше. Поэтому меня постоянно баловали слуги, баловал отец: за каждый свой отъезд, чтобы не скучала, одаривал новыми платьями, жемчугом, просто откупался, чтобы не чувствовать никакой вины за моё недолгожданное рождение. Чувства одиночества в детстве никак не вырвать из корней проросшей депрессии. Внимание, ласку, заботу, радость и любовь нельзя купить. Это, наверное, понимает человек, которого обделили всеми словами. И я в этом числе нахожусь тоже, а вы?