Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Мы – непогибшие мертвецы.

Мы – свидетели ужаса.

Мы – потерявшие разум от горя.

Мы – бездомные тени…

Какое-то время Генка думал, что спит. Возможно, так и было. Прижавшись телами, согреваясь друг другом, они окунулись в беспамятство. Маруся посапывала, иногда морщась, покашливала во сне. Ему же из сна в мозг протиснулись пульсирующие раздражающие червячки, сплелись в клубок и пульсировали. Именно так Генка представлял себе подобные мысли. Они пришли, разбудили. Со стороны реки подкрадывался вечер, бросая бордовые отблески зарницы на потемневшие ветви пихт.

Грубо и неприятно замельтешили в сознание события, произошедшие так недавно, но казавшиеся такими же древними, как и пещерный век. Мёртвый радист. Смерть Спортсмена. Повешенный Балагур. Слизень на автоматах. Сплетающееся из мертвецов чудовище. Генка вспомнил, что якобы разгадал замысел монстра-Шурика при встрече у реки. Так ли это? Цепная реакция смертей, определённая им как «эффект вампира», имела место быть, как говорится. Спортсмену процарапали горло, и он заразился, затем Шурик неосторожно уснул на посту и был покарябан Спортсменом. Балагур, в свою очередь, проявил неосторожность и, не дождавшись перевоплощения, повесился. Из звена выпадал Командир, превратившийся в монстра без всякого на то основания.

Генка улыбнулся. Если попытаться объяснить хоть часть своих подозрений психиатру, то его давно уже направили бы клеить картонные коробки. Но рядом спит девушка, очевидец и свидетель. А как сказал герой известного мультсериала: «Это только гриппом вместе болеют. А с ума сходят поодиночке». Значит, должно быть какое-то объяснение?

Но если вдуматься – какое объяснение можно дать страху. Именно в непонятности, в разрушении связей логики и реальности суть ужаса. Безосновательность случившегося – причина дискомфорта эмоций. Возможно, так бы ответил Борис. Генка пытался сосредоточиться на определении страха, подспудно понимая, что многие и многие философы, психоаналитики уже неоднократно и всесторонне препарировали это чувство. Но разве от этого люди перестали бояться? Столкнувшись с непонятным, он как человек не мог уступить, пока не объяснит всё себе сам. Конечно, можно испугаться, когда тонешь, можно испугаться упасть с велосипеда, но с подобными комплексами люди живут годы и десятилетия. Кто-то боится мышей, кто-то высоты, тот – попасть в автокатастрофу… Ученые изобрели много обозначений болезней – клаустрофобия, шизофрения, паранойя и кучу маний от преследования до величия. Страх перед прекращением существования, плотский страх смерти.

Но как быть с другим, невидимым и беспричинным ужасом? Когда знаешь, что всё рушится. Когда понимаешь своё бессилие предотвратить подобное. И что ужасней: испугаться или жить под воздействием пережитого страха всю последующую жизнь, чувствуя себя нарушенным, зажатым и подавленным?

Гена попытался вырваться, избавиться от подобных рассуждений, заведомо уводящих в тупик. Куда важней на данный момент «эффект вампира». Не слишком ли однобоко рассмотрел случившееся? Если провести другую линию, связать события другим узлом, то так ли выпадает Командир из общего числа жертв? «Чёрт, я думаю как паршивый ученый! Или сочинитель детективов!» – изумился себе Геннадий. Но именно подобный подход, отстранённый от философствующих изысканий и собственных эмоций, в данный момент был ему более симпатичен. Неважно, что тебя хотели испугать. Не столь значимо, что хотели испугать до степени самоуничтожения. Интересно – зачем? Удав и кролик? Масса. Вечность. Космос. Связать воедино. Понять. Ладно, пусть – детективщик! Всегда и везде у любого преступления есть три составные части. Надо узнать способ, определить возможность и выявить мотив – только тогда найдёшь преступника. А что преступление свершилось, Молчун не сомневался. Причём его масштаб поражал воображение, а размах заставлял Джека Потрошителя скукожиться в невинного младенца, написавшего в штанишки. Даже Гитлер представлялся этаким шалуном, пойманным за карманную кражу. Хотя с юридической точки зрения состава преступных действий не было, но Геннадий решил зацепиться за очевидное и заранее вынес смертный приговор за умышленное убийство Спортсмена, Шурика, Бориса и лейтенанта Бортовского.

Больше всего сейчас он жалел о напрасно упущенном времени. Попытки выяснить: кто куда стрелял, почему кто-то кому-то чего-то не сказал – казались настолько несущественными и бессмысленными, что оставалось просто-напросто выбросить их в помойку и направить память в иное русло. Генка попытался восстановить ВРЕМЯ. И тут всё складывалось. И пугало. МЫ УЧИМСЯ! ХА-ХА-ХА! МЫ УЧИМСЯ!

Академик и пилот умерли сразу. Что помешало им? Авария? Но узнать, как и когда они превратились в монстров теперь невозможно. Да и зачем?

Радист тоже заразился сразу. Или нет? Так или иначе, но он продержался дня четыре, сумев избавиться от преследовавших его монстров. Как? Теперь он знает. Тараканы. Большие, огромные тараканы на унитазе или где ещё там… Двухголовые крысы. Ртуть. Академик отобрал у выведенных им организмов возможность размножаться. И они нашли выход. «Совокупляются» – написал радист. Точно так же скатывается снежный ком, так притягиваются отдельные крупицы ртути. Множество тараканов слились в несколько крупных. И дай им время – итогом был бы один гигантский таракан. У «академика» и «пилота» настал час «спаривания». При этом акте даже муху убить намного проще, чем гоняясь за ней с полотенцем по всей квартире. Подобное произошло с зэками, медведем, Балагуром и останками Шурика, что позволило выиграть время и удрать через огонь. Зелёные и белые зарубки, царапины на коре. Расчленённые тела монстров в могиле. Им удалось срастись только одной рукой.

Десять пальцев. Точка. Загадке конец.

Могут ли вновь соединиться разрубленные части монстра? Вряд ли. Ни Спортсмен, ни академик с пилотом не приняли участие в мертвячной случке. Возможно, радист был намного умнее, чем показалось с самого начала. Обряд захоронения. Священный, богоугодный обряд. Кучи преданий и легенд о призраках – итогах непогребённых тел. Узют-каны. Души умерших, не находящие покоя. Вымысел? Легенды? Стоит только вспомнить, что руководствуясь древним ритуалом, до начала века шорцев хоронили привязывая к ветвям деревьев, считая, что так они будут ближе к небу. Предварительно натёртые бальзамирующим составом покойники высыхали, и процесс распада заканчивался обычной шелухой – ни запаха, ни тлена. Язычество придавало тела усопших костру. Каждый сам выбирает, как ему избавляться от своих мертвецов. Но предание тела земле, как бы кощунственным и негигиеничным, если вдуматься, это ни выглядело бы, явилось оптимальным вариантом для всех стран и народов, не исключая, конечно, кремацию.