Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Человек пробует, ошибается и пробует опять. Тело – земле, возможно, результат бессчётного количества ошибок. Монстры, драконы, ведьмы, духи, дэвы, демоны, джинны, лешие, русалки – кто они? Предания? Сказки? Попытки найти результативный способ погребения, чтобы мёртвые не возвращались? Конечно, радист не думал об этом. Он поступил, как считал нужным. Накрошив у ствола ели, похоронил, раз и навсегда избавившись от «узют-канов». И слава богу что есть такой катализатор – земля. Иначе бы давно твоим соседом по лестничной площадке мог бы оказаться оборотень, а вечер в баре легко можно было бы скоротать с водяным и парочкой сирен.

Молчун считал, что радист, возможно, был настолько разумен, что хотел покончить с собой, когда почувствовал симптомы болезни. Какие симптомы? Голоса в голове. Призраки. Что ещё? Как знать, что пытались вывернуть из его воспоминаний? Смерть любимого домашнего питомца? Жестокие юношеские забавы? Армейские несчастья? Гибель друзей, близких? Радист пошёл к вертолёту. Зачем? Хотел устроить самосожжение, избавляясь от собственного тела? Пролитое топливо или ещё что? Пока не важно. Важно, что не дошёл.

Генке трудно было поставить себя на место медведя. Но предполагая самое худшее, Молчун склонился к мысли, что радист сам напал на зверя, и двигало им не самоуничтожение, а другая, зловещая цель – заразить, поскольку как такового радиста уже не было. Был монстр, управляемый таинственной силой ПБО-41. И вместо одного узют-кана стало два. Плохо, что невозможно определить, когда всё-таки радиста коснулась, если так можно выразиться, печать чумы. Когда сражался с предыдущими монстрами? Когда хоронил их? В вертолёте? Но по самым приблизительным расчётам инкубационный период растянулся в сутки-двое.

Спортсмен умер часов через десять после схватки с мертвецом. Какое-то время понадобилось на перевоплощение. Шурик продержался примерно столько же, даже чуть побольше. Сашка сбежал ночью. Балагуру же понадобилось всего часа три! Бортовский, как решил Геннадий, подвергся столкновению с ПБО намного раньше всех – неделю назад, зато процесс перевоплощения снизился до нескольких минут. Значит ли это, что он раздвоился изнутри, и лишь смерть выявила уже конечный результат изменений? Молчун не очень был силен в физике и медицине, но на уровне элементарных знаний предположил, что инкубационный период зависит от количества попавших в кровь частиц ПБО-41. Командир стал слизнем, не подозревая об этом. Пугала мысль о том, что подобный белый червь, возможно, и представляет собой то, к чему стремится «предполагаемый преступник». Значит Спортсмен, Шурик, медведь и Борис со временем должны были стать червями?

Нет! Нельзя забывать об ошибке Пантелеева. Со временем они должны были стать ОГРОМНЫМ ЧЕРВЁМ!

Геннадий смотрел в серое небо, на плече посапывала девушка. Было холодно. Он продрог изнутри, колотила дрожь – глухая и непроходящая, как икота. Костёр отжил своё и сворачивался дымочками. Генка осторожно, чтобы не потревожить Марусю, поднялся, шатаясь, побрёл к берегу. Ветер обхватил обнажённое тело, противными пальцами сжимая мышцы до судорог. Постояв на отвесном берегу, чувствуя холод, Молчун закричал, обращаясь к бушующему через реку пожару:

– Ненавижу тебя, слышишь! Я убью тебя, сволочь! Я тебя достану!

Огонь равнодушно продолжал жрать пережёванные клочья тайги. Генка поплёлся назад, прикрывая лицо и срам от хлеставших веток.

– Какой я идиот! – бубнил он. – Прости, Господи. Ну надо же быть таким кретином! Никаких червей. Не должно было быть никаких червей. Пока не должно…

Марусе снился огонь. Они бежали от страшного создания, пересекая горящий участок тайги, но теперь всё было наоборот. Огонь сжигал их, а не чудовище. Довольно посапывая, ужасный медведь приближался. А она билась, запутавшись в паутине мухой, зарываясь в огонь лицом и руками, понимая, что горит. Видела чёрную, лопавшуюся и сползающую лоскутками кожу на руках. Но жарко не было. Было холодно. Могильно холодно.

Она бежала, горела и мёрзла. Генка исчез, возможно, спрыгнул в воду. Она помнила, что они прыгали с обрыва и этим спаслись. И стремилась повторить прыжок. Но – как бывает во сне – неожиданно для себя сделала противоположное. Вырвавшись на оголённую гранитную площадку, вместо прыжка в бездну, обернулась и замерла, ожидая приближения чудовища.

Монстр надвигался механически, неумолимо, огромная лысая голова, покрытая как бы родовой плёнкой, на вытянутой морде кровожадный оскал. Опалённая щетина стала рыжей. Он уже так близко, что виден затянутый белой пеной глаз, второй вместил в себя ненависть за двоих; мокрая чёрная ноздря, похожая на свиной пятачок, скукожилась коростой: «Можно мне его убить?», «Леший какой-то!..», «Башку ведь прострелю ей, башку…» Нечто знакомое, сон преломлял прошлое, искажая и намекая на свою способность предсказывать. Раскрылась чёрная пасть чудовища, и Маруся зарычала. Почувствовала, как от напряжения сводит лапы и хвост, и поняла, что она больше не человек. Она – лисица. Рыжая лиса на дороге с залитой кровью мордой. Она – мёртвая лиса, обшелушённая огнём суть. Вживаясь в своё новое обличье, продолжала рычать, и чудовище попятилось от неё, но глазело безумным, противным глазом, в котором отражались блики огня…

Потом она проснулась, Пахан смотрел на неё каким-то пренебрежительно любующимся взглядом. Его безобразное лицо, заросшие грязной лопатой бороды, вызвало резкую вспышку ненависти. Она ещё была лисой и вздёрнула верхнюю губу, собираясь оскалиться. В тот момент она хотела одного – убить. Неважно почему, но чувствовала желание убить именно его, именно сейчас, пока не поздно… Затем сознание подёрнуло остатки сна туманом реальности, и она поняла причину похотливого взгляда. Она – голая! Она недавно была с мужчиной, но было всё равно – потому что холодно и не всё равно – потому что хорошо. И в конечном итоге то, что невесть откуда взявшийся зэка сейчас смотрит на неё – тоже всё равно, потому что холодно.

– Оденься, по-моему, высохло, – Молчун подал ей одежду. – Как себя чувствуешь?

– На Гавайях, в пятизвездочном отеле было бы получше, – прохрипела Маруся, не узнав своего голоса, вначале испугалась – простуда, падла, добралась! Но потом прокашлялась и почувствовала себя нормальной, даже отдохнувшей. Не Гавайи, но всё-таки. Одежда действительно просохла и напоминала одежду, несмотря на многочисленные выгоревшие места. Не надо было зеркала, Маруся и так мысленно сравнила себя с певицей, которая некогда выходила на сцену в заранее продуманно надорванной тельняшке и пела про Анку-пулемётчицу.

Молчун тем временем продолжал осмотр рюкзака, не отдавая себе отчёт, что испугался, когда, проснувшись, пошёл на берег и, занятый мыслями, грозил кулаком ветряным мельницам – то бишь пожару. А возвращаясь, услышал сиплое: «Начальник! Это я! Не стреляй!» Пахан вышагнул из-за дерева и поднял руки. В одной разместился автомат, за плечом свисал рюкзак. Тогда и прижал непонятный мандраж. Не стреляй? Из чего он мог, голый, стрелять? А вот автомат у зэка выстрелить мог. Минутой позже Генка сообразил, что Пётр настроен миролюбиво. Они дошли до прогоревшего костра, Маруся ещё спала. Одеваясь, ждал, что вот-вот за спиной щёлкнет затвор. И даже теперь, когда Пётр Батькович как его там… Смирнов – при побеге убил двоих – оказался кем-то вроде Деда Мороза, или как там у них на зоне говорят – проканал за бородатый холодильник, Молчун ощутил неприятную досаду связанную с его появлением.