Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Свалка под ногами иссякала, то тут, то там ещё можно было увидеть спутанный клубок выброшенной обуви: мятые, рваные башмаки и прокисшие валенки. Свалявшийся запах мокрых мёртвых животных соседствовал с гарью прошедших лет и новоявленной, дымной. Отходы живших когда-то или поныне здравствующих людей неуклонно перетекали в щепу, высохшую кору и опилки. Последним предметом свалки была мятая банка из-под краски с налипшими внутри древесными стружками. Володя добавил к пейзажу одну банку «Красного быка» с недопитым глотком пива.

Когда-то пространство между свалкой, сгоревшим складом брёвен и лесопилкой утрамбовали трактора и бульдозеры. Рыхлая земля с вкраплением щепы со временем стала мягкой, словно идёшь по торфянику, где вот-вот провалишься по колено. Миновав зыбкий участок, Володя вступил в царство древесины и низких раскоряченных кранов, не похожих на своих жирафообразных братьев со строек. Чёрные, квёлые и приземистые, ограниченные кругозором узкоколейки, они походили на худший вариант марсиан Уэллса, но Вовка об этом не догадывался. Он читал надписи на бетонной стене, что огораживала лесопилку непонятно от кого, потому как не была достроена. Надписи были свежие, пришедшие взамен старых, смытых дождями. Всё чаще встречались красочные – из аэрозольных распылителей, над которыми погода была бессильна. Но их содержание оставляло желать лучшего, потому как, в основном, писалось английскими буквами: по отдельности Вовка знал их, но общий смысл написанного от него уходил. В конечном итоге понял, что ему это неважно, поскольку подростки, скорее всего, перечисляли названия рок-групп, которые он не слушал.

Грифельная стенограмма была больше по душе. Правда, времена изменились, уже не встретишь сообщения, что по такому-то телефону вам пососут. Никто не заявлял, что « Цой жив », а « Пьяница ельцин справацировал бойню в буденовке ». Последняя надпись ранее была Вовкиной любимицей, он тоже злоупотреблял, как тот президент, и страдал неграмотностью, как писавший. Конечно, встречались старые, знакомые и милые сердцу заявления о том, что некая « Таня – сука», «Серый – извращенец» , а « Жидам – вон из России! » Вовка мечтал, что высокие чиновники рано или поздно прочтут, что « Гитлер был крут » и « Весь мир бардак! », но чиновники почему-то не ходили по свалкам, и мнение народа оставалось для них загадкой. Появились нововведения, с юмором и не лишённые таланта:

«Товарищи! Вернём слову «крылышки» первоначальное, высокое значение!»

«Пролетарии всех стран, извините!»

«Лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме…»

«Какой быстрый ездок не любит русской?»

«Секс без дивчины – признак дурачины…» и тому подобное. Некий поэт поведал:

«Я обычно, как напьюсь, головой об стену бьюсь…».

К сожалению, дальнейший текст размыт и нечитабелен. Стена, самим фактом своего существования, рождала чувства изумления и фантазии. Кто-то зачеркнул жирное слово из трёх букв и написал ниже: « Здесь было неприличное слово ». Кто-то так и выразился: «Ч его только не увидишь на этой стене! » Свежие надписи своей закономерностью прогоняли улыбку и вселили в Володю дрожь. По мере прочтения он понял, как дрожь вырастает в холодный мерзкий страх.

« Обступили Христа лохи и хотели его напрячь. Он сказал, что вернулся. И мы перед ним сынки».

«Люди! Морозов – вампир!»

«Я кончил, когда она умерла!»

«Маньяк не дремлет!»

«Догнали? Выкусите!»

Ниже – коричневое пятно. Опилки почти засыпали труп подростка. Высохшая зеленоватая щека была вмята пулевым отверстием, из него вытекала гибкая личинка.

Володю вывернуло, и хмель отпустил. Слезящимися глазами он хватался за надписи. Они, словно дневник ленинградской девочки, фиксировали чью-то боль, смерть или безумие:

« Я не вернусь домой».

«Смерть коммунистам!»

«ЛДПР»

«Я смеялся над белыми братьями, и Господь карает за это!»

«Жрите мои язвы!»

«Не ходи на мост!»

«Да здравствует конец света!»

«Я сбежала, когда папу вытащили из машины. Не гнались. Просто стреляли…»

«Может, Земля это ад другой планеты?»

«В реке водятся крокодилы. Чёрт, какие зелёные!»

«Под кустом, под мостом сидит дяденька с хвостом».

«Сожгите моё тело! Это чума!»

«Мы пробовали уйти. Больно! Может, сегодня умру?»

«Как жаль, что не дала тогда Зорину. Не хочу умереть девственницей».

«Сачки! Живите как крысы! А мы попробуем ещё раз!»

Стена заканчивалась в никуда. Справа неподвижные, закопчённые и мрачные стояли здания цехов и конторы. Прямо перед ним чёрной грудью провисла «мельница» – жбан с опилками, от неё молчаливым жёлобом накренялась в цех транспортёрная лента, с которой, как головы птенцов из гнезда, свешивались края недопиленных досок. Ни звука. Лишь ветер клубит мелкие опилки, сдувая их с ленты и бака. Опилки напоминали грязную муку. Володя с опаской прошёл под лентой, но доски не рухнули вниз, жёлоб не завизжал пилой и не ринулся в жбан рывками. Только опилки мягко лизнули щеку и застряли в кудрявой шевелюре.

Фантом моста над рекой показался из-за зданий. Будто во сне Вовка брёл, бренча пивом в пакете. Кто бы ни был там, у моста, он внушал священный ужас. «Что они делали там, под каруселью? Что они делали на свалке? Прятались и мечтали прорваться. Уйти из города. Думаешь, самый умный нашёлся? Детишки давно учуяли смерть. Проклятый мост на границе города манил их и обещал свободу».

Вожорский подумал о «блестящих». Они там! Ждут. Смогли же его найти в магазине? В городской бане? Помнишь, как голый улепётывал от них? Один поскользнулся в мыльной луже и распластался между скамейками. Вовка помнил. Он всего-то хотел помыться и переодеться. Баня была в трёх шагах от универмага. И уж там-то должна быть горячая вода, возможно, кто-то в спешке оставил в кабинке одежду… Да и кто будет искать его в бане?

Ликвидатор, непринуждённо прогуливаясь, заглянул в душевую. Хотите пари, кто удивился больше? «Блестящий», увидев голого человека, как ни в чём не бывало размазывающего по груди мыльную пену? Или Вовка, который, разинув рот, рассмотрел за стеклом скафандра вылезшие из орбит, удивлённые зрачки? Сквозь пелену воды он заметил, как рация медленно поползла к голове, и не стал терять время. Поскальзываясь, мокрый, пихнул «пришельца» под соседний душ и врубил горячую воду. Рация зашипела, искрясь. Ликвидатор спешно смахнул её с ладони, другой вытирая снаружи стекло скафандра. Володя вогнал кулак под дых, обжёгся о воду, заметив, как пар заполняет пространство кабинки. Космический мент орал – он плохо слышал – но перекошенное от боли лицо за прозрачным пластиком скафандра говорило о том, что жгучие ручейки, обваривая, нашли лазейки и заскользили под блестящую упаковку. Вовка побежал, падая, ушибая об лавки колени. Следом за ним, шатаясь, топал человек в безумной космической форме, от которой вились пары. Потом он поскользнулся и упал, дрыгаясь, неловкими руками пытался сорвать с себя шуршащую обёртку, подобно яркой, ожившей конфете, которую долго не собираются есть. Автомат проплыл по мокрому полу прямо в волосатые ноги.