Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Не задумываясь, Володя схватил его и выскочил в раздевалку. Дверь в вестибюль была открыта. Оттуда, минуя зарешечённый гардероб, в вязь которого вплелись комнатные растения в узких горшочках, торопливо семенил ещё один фантик-солдат. Вожорский выстрелил первым, увернулся от ответных взвизгов. На миг увидел в зеркале свою волосатую, взъерошенную спину и широкий зад. Упал и пустил очередь по полу. Космонавт рухнул, хватаясь за простреленные ноги. Завопив, Вовка бросился вперёд, обстреливая пространство. Скользил по обжигающему льдом линолеуму, впервые забыв о поджавшейся детали своего тела, которой вообще-то придавал огромное значение. Срубленный случайной пулей длинный росток герани опустился на грудь мёртвого ликвидатора, водорослевидностью своей придавая тому сходство с утонувшим водолазом.

Володя отбросил замолкший автомат, и схватил новый, воздушным колыханием движущейся руки переместив герань с груди на блестящий живот. В предбанник вырвался обожжённый. Он сумел скинуть шлем и наполовину разворошить костюм. Выпученные глаза, всклокоченные волосы, разинутый рот – человек, вопящий от боли. Человек! Не марсианин. Проорав что-то вроде: «Не возьмёте!», Володя с колена изрешетил его пулями. Поверженный ликвидатор плясал чунга-чангу – кровавые шлепки толкали его тело – и, наконец, ввалился в открытую кабинку раздевалки.

Рация забулькала рядом с большим пальцем ноги:

– Седьмой! Ответьте! Седьмой!

Повинуясь дерзкому порыву, Вовка схватил передатчик и выдохнул:

– Седьмой слушает.

– Седьмой. Что у вас?

– Баня нормально, – вспомнив охранника из погребка, где когдато работал официантом Ростик, отличный парень и всё такое, как можно спокойней произнёс Володя.

– Кто стрелял? Что случилось?

– Тут душ работал. На всякий случай. Померещилось. Никого нет.

– Осмотрите универмаг. Слышите? Универмаг.

– Слушаюсь, – отсалютовал Володя, но рация как-то настороженно промолчала, возможно, ответ должен быть иным – «так точно», например. Ускользало что-то, и Вовка попытался это вернуть, рассеять недоверие.

– Браток, извини. Сможешь передать Шумовой, что на справке сидит, чтобы без меня сегодня спать не ложилась?

– Попробую, – гоготнули. – Ладно. Давайте там осторожней.

– Будь спокоен, – Вовка выключил рацию.

И тут ему показалось, что за ним наблюдают. Пригнувшись, перебежал от гардероба к кассе и отстрелил торчащую в дверном проёме длинноволосую голову. Голова раскололась, но крови не было. Володя спешно засеменил к поверженному, вспомнив, что вестибюль, втекая в женское отделение, упирался в парикмахерскую. Безголовый манекен навзничь лежал на полу. На спинке кресла, пахнущего приторными духами, висел кремовый пиджак. Вовка всегда тихонько завидовал этому щёголю из бани.

Молодой парикмахер, поджарый и узкобёдрый мог ежедневно любоваться обнажённой женской натурой, что придавало бане некоторую пикантность. И многие девчата захаживали туда с одной целью, подразнить юркого Валеру, про которого ходили слухи, что ему женщины до лампочки, поскольку он придерживался другой ориентации.

Теперь Валера был мёртв, и к его ориентации это имело непосредственное отношение. Что бы он там, сбрендив, ни пытался вставить в себя – Вовка подозревал в торчащем предмете электрическую машинку для стрижки – это разворотило его мерзко-красный маковый бутон, кровь забрызгала даже овальное зеркало над умывальником. Манекен лежал недалеко от своего хозяина. Что бы там ни говорили, а одеваться педик умел со вкусом. Вовка примерил узкий пиджак и брюки, которые Валера предварительно снял и аккуратно повесил. При помощи металлической расчески с хвостиком Володя впихнул пятки в лакированные туфли и почему-то подумал, что понял, кто баловался калькуляторами.

Сейчас же к чёрным туфлям прилипли ошметки грязи и мокрые опилки. В красивом светло-коричневом костюме, надетом поверх женской футболки, что Вовку нисколько не смущало, он сидел на ступенях конторы, курил и поглядывал на мост. Ему надо поговорить с Геной. Это было ясно, как дважды два. Но прикол заключался в том, что Генка отдыхал в санатории, Володя даже мог видеть крышу здания на том берегу. А единственный путь туда – через мост. Не вплавь же пускаться по такому течению? Тем более – крокодилы… Нет: крокодилы – выдумка спятившего от наркотиков шкета. Но здравые вещи стена сообщила. На мосту засада. Поскольку он не первый, выбравший путь через лесопилку, засада глухая. Никто не должен выйти из города – означала она. Володя подозревал, что так и будет, поэтому, в отличие от других лохов, не ломанулся напролом, а выбрал обходные пути. Не напрасно ли? Сколько уже таких пыталось? «… пробовали уйти. Больно !» Поверить ещё раз Шумовой? Не оставят же они своих! Уберут перед бомбёжкой. Ждать до последнего и попытаться проскользнуть? Слишком много «если». Большой риск. Тем более – надо торопиться. Володя не знал, почему спешил, но ощущение, что опаздывает, было настолько глубоким, насколько безрассудным. Словно кто-то шипел из дыма: быстрее, быстрее, оставь в машине ключи. Последняя идея была вообще бессмысленной. У него не было машины. Но ведь не пешком же топать, Вовка, а? Как тебе такая мысль?

Володя через силу выцедил ещё баночку пива, кряхтя поднялся, оставив пакет на ступеньках. Собирался дождь. Дождь – самое разумное объяснение спешки. Тучи нависли над рекой, как крышка гроба. Вожорский шагал по насыпи дамбы, не обращая внимания на мрачные сгущающиеся заросли вокруг. Ледяное, как пол в предбаннике, спокойствие осело внутри его. Жёсткая уверенность в своей силе. Генка ждал. И Вовка убьёт его, если надо. И даже настоящая летающая тарелка не станет преградой. Мост уже близко, тропка вела мимо деревянного строения «типа сортир», со всех сторон окружённого лоскутками использованных газет. Уже за деревьями показалась синяя будка смотрителей. Сколько Вовка помнил себя, в ней постоянно ничего не делали толстые бабки в оранжевых жилетах, часами дули чай, да время от времени поили им гаишников.

Только он миновал придорожный туалет – взгляд, обращённый к трассе, уже считал находящиеся на ней стоящие вереницей машины – как рядом донёсся характерный звук, который ни с чем не спутаешь. Вовка и сам любил хорошо пропердеться, но на этот раз сердце едва не оборвалось от неожиданности. Он замер и прислушался. В туалете дела шли серьёзней некуда.

Чуть ли не на цыпочках Володя протанцевал к дощатой стене и прижался к ней, не дыша. За стеной зашуршали газетой. Вожорский расстегнул пиджак и извлёк из-за пояса железную расческу с продолговатой пикой хвостика. Когда он брал её со столика в парикмахерской, надевая туфли, сомневался, что будет вычёсывать из кудрей опилки. Тонкий, гибкий хвостик походил на шило, хотя и округло заточен. «Главное – тихо! Он не должен успеть…» – беспорядочно зарябили мысли.