Доминик Пасценди - Чистая кровь [СИ]

Я привык рассчитывать только на себя и никого не грузить своими проблемами.

— Ты, я смотрю, подкрепление вызвал? — Спросил я Момо, просто для того, чтобы не прерывать разговор.

— Ну да. Вон те двое — следователь с помощником, там у входа — эксперты, видишь, с фотоаппаратами?

— А парень — тот, про кого ты говорил, что пришлют вторым в участок?

— Да нет, к сожалению. Дали временного помощника, на эти два убийства — у него спецподготовка по профилю убойного отдела.

Тут подъехала "скорая помощь", и вылезшие из неё дюжие санитары сначала уложили накрытое с головой казённой синей клеёнкой тело профессора на носилки, а потом, синхронно хекнув, подняли их, отнесли вниз по лестнице, раскачивая и чуть не уронив, и задвинули в свой фургон. Он рыкнул дизелем и медленно покатил вверх, к выезду из Алунты.

— В Ближний Ручей повезли, у нас морг один на весь район там. — Пояснил Момо. — Илию вашего вчера туда же отправил. У них обычно месяцами работы нет, а тут двое сразу.

Он вздохнул, извинился, что надо работать, пожал мне руку и быстрым шагом выдвинулся к следователям.

Наши, поняв, что всё интересное закончилось, тихо переговариваясь, стали смещаться в сторону "Пляжа".

Я потянулся за ними — а что ещё делать в это время в деревне?

На берегу было неуютно. С утра дул сильный ветер, шумно размахивая деревьями; не в пример вчерашнему дню, небо было серо-синим от наползших тяжёлых и низких туч, и море глухо бухало в пляж, с шипением откатываясь после ударов. Автостоянка закрыта со всех сторон от ветра — горой, другой горой, домами, гаванью с её высокой волноотбойной стенкой. И то там подвывало и поскрипывало от раскачивающихся платанов, а возле кораблика дяди Стано валялась отломанная от центрального платана ветка толщиной в моё бедро.

Платан — дерево хрупкое, каждый сильный шторм кончается тем, что кому-то приходится ремонтировать крышу — дома или автомобиля.

Ветер, налетающий с моря, неуютно задувал мне за ворот.

Внутри веранды, как и вчера, краснели два прямоугольника газовых обогревателей. Я огляделся и сел поближе к одному из них. Только тут я заметил, что и уютные мягкие диванчики, и низкие столики перед ними сделаны из европоддонов, даже не окрашенных — да что там окраска, их не удосужились ошкурить, чтобы снять заусенцы. В Германии это не прошло бы по санитарным нормам.

Среди публики были знакомые мне люди, но не было тех, с кем я учился в школе. Может, маялись по домам похмельем после вчерашнего? Мне было неудобно подсаживаться и заводить разговор. Как ни странно, и остальные сидели по двое-трое, а не общей кучкой, как я ожидал. Видимо, убийство так подействовало.

Интересно, знают ли они про Илиа?

Я даже не успел ещё сделать заказ, как явился Никис, проспавший самое интересное, и началась движуха: стали сдвигать столики, подтаскивать оказавшиеся неожиданно тяжёлыми диванчики и собираться в общую кучку. Я, естественно, принял в этом живейшее участие, не желая усугублять свою исторически сложившуюся отчуждённость от населения родной деревни.

Никис со вчерашним непрерывно зевающим родственником притащили сразу много кофе (вот преимущество приготовления его в песке, а не в кофемашине), три или четыре кувшина холодной воды, запивать, и народ, наконец, приступил к обсуждению события.

Я пил мелкими глотками горячий густой кофе с кардамоном, наслаждаясь почти забытым вкусом, и слушал чушь, которую несли жители Алунты.

Потому что сколько-нибудь правдоподобных версий не было высказано ни одной, а наиболее распространённая звучала как "это ему месть высшей силы за то, что осквернил храм, и лучше бы они туда вообще не лезли".

Я тоже считал, что лучше бы они туда не лезли, но вот эта вот деревенская безграмотная мистика меня заставляла стесняться моих земляков.

Когда беседа пошла по четвёртому кругу, а на столе начали появляться пиво, анисовка со льдом и блюдо "житель Алунты шикует в ресторане", то есть обжаренный во вчерашнем масле мороженый картофель-фри со столовой ложкой тёртой брынзы, я попросил Никоса сварить мне кружку хорошего кофе с кардамоном, дождался исполнения заказа, оставил на столе десятку и вышел на улицу.

Я прошёл по дорожке, мощённой досками от ящиков для фруктов, на пляж, почти к самому прибою. Ветер ещё усилился; от каждой падающей на пляж волны мне в лицо летели мелкие холодные брызги. Судя по всему, дело шло к серьёзному шторму.

На пляже в гордом одиночестве сидел давешний кот, тот, что пил из бассейна. Ну, не просто сидел — вдумчиво выжимал из себя продукты жизнедеятельности. Закончив, энергично их закопал, после чего огляделся и, заметив меня, окинул таким взглядом из-под насупленных бровей, что я поневоле вспомнил деда.

Кот дёрнул ушами и двинулся к площади. Напересечку ему медленно, опустив голову, шла чья-то (в ошейнике) дряхлая собака тёмно-коричневой масти, с серебристой сединой вокруг глаз и бельмом на одном из них. Кот прошествовал в шаге перед нею, не изменив курса и не повернув головы, будто собаки и не было.

Я постоял, грея руки о чашку и думая о разном (но равно неприятном), а затем засобирался домой.

В "Пляже" тем временем появились давешние немцы — в полном составе за исключением покойного профессора. Они скучковались в углу, теснясь вшестером за одним столиком, и, понизив голоса, обсуждали ситуацию. Стоящее перед ними пиво было практически нетронуто.

Проходя мимо, я неволей услышал их обсуждение. Одни считали, что нужно уезжать, другие — их было больше, а возрастом они были моложе — утверждали, что дело покинувшего земную юдоль профессора должно быть доблестно продолжено.

Я решил напоследок сделать доброе дело и заявил:

— Камерады, послушайте опытного человека. Вам следует немедленно прекратить все работы и как можно скорее ехать в ваш университет. Потому что вы не можете здесь, без ректората, решать, кто будет закрывать ваш грант. И за каждый цент, который вы здесь израсходуете без руководителя, вам придётся очень тщательно отчитываться.

Эта простая мысль никому из них ранее не пришла в голову, и сейчас лица их вытянулись, а рты открылись. Потом, видимо, каждый из них прикинул обилие и характер бюрократических последствий, буде они проявят самостоятельность, не имея более при себе утверждённого начальства, и они снова зашушукались, причём уже на тему — кто что конкретно должен делать перед отъездом.

На этой конструктивной ноте я их и оставил.

С учётом погоды, я решил в этот раз сократить дорогу и пошёл по лестнице. Лестница у нас, вообще-то, формально тоже является улицей и имеет собственное имя, нанесённое на табличках: "Столба". По-нашему оно и значит "Лестница".