Доминик Пасценди - Чистая кровь [СИ]

Ещё до моего рождения этими свободными, бесплатными и при небольшом приложении труда — уютными помещениями стала охотно пользоваться молодёжь в целях уединения от взрослых. Обычно без разврата, поскольку на острове все всех знают, а нравы и ныне патриархальные, но бывало, что любовь брала своё. На этот счёт даже песни есть, о горькой любви и её трагических последствиях. Красивые, между прочим, кто по-нашему понимает.

Люди более взрослые, вдовые, а иногда и семейные, тоже освоили этот ресурс, уже без таких сложных перипетий.

Все удобные местечки известны по именам и приметам, и вряд ли можно найти в Алунте человека старше тринадцати-четырнадцати лет, который не побывал бы в каждом из них хотя бы по разу, один, в компании или вдвоём с подходящей парой.

Приглашение в пещеру от вдовой женщины было более чем откровенным приглашением к сексу.

Придя домой, я напоролся на деда и двух моих племянников, которых он безжалостно разносил на кухне.

Я буквально видел луч сурового осуждения, истекавший из указательного пальца деда и вонзавшийся в тощую грудь моего старшего племяша Павола. Тот стоял перед сидящим на лавке дедом, не смея поднять на него глаза. Младший, Костар, стоял рядом с братом, но вид имел отсутствующий и слегка придурковатый: было заметно, что в дедовы внушения он не вникает.

Я же, уловив пару слов, принялся к ним внимательно прислушиваться, ибо увещевания деда были незнакомыми и новыми. В нашем детстве дед ни мне, ни Консте ничего подобного не выговаривал.

— Вот скажи мне, Павол, зачем тебе новый айфон? У тебя же есть прошлогодний.

— Ну, если у меня не будет самого нового, меня все будут считать лохом.

— Все — это кто?

— Это у кого будет новый.

— А он есть уже у кого-то?

Павол замялся.

— Ну… Пока нового ни у кого нет. Его ещё продавать не начали. Послезавтра начинают.

— Значит, тебя пока никто не может считать лохом?

— Ну деда… Если у меня новый будет не у первого, то все будут.

— Хорошо. Скажи, а много в школе тех, у кого есть такие айфоны как у тебя?

— Ну… Никис Бобев, Хаджизакис Лека, Лина Варезис… Ещё, может, кто…

— То есть во всей школе, где в твоих классах сорок человек, такие айфоны есть у троих или четверых?

— Ну и что! Сейчас же новая модель!

— И ты говоришь, что если у тебя первого не будет эта новая модель, то тебя будут считать лохом?

— Да!

— Эх… Как же ты меня, Павол, огорчаешь… Я-то думал, ты Триандес. Настоящий Триандес, какие здесь правили тысячи лет, чьё слово и сейчас здесь на острове много значит. А тебя, получается, может любой приезжий албанец, который тут и двух лет не прожил, считать лохом. И ты с этим согласишься…

Дед замотал головой сокрушённо и отвернулся от Павола. Потом продолжил:

— Вот скажи мне, Павол, ты знаешь, почему мы, Триандесы, здесь, на острове, главные уже скоро две с половиной тысячи лет? Думаешь, потому, что у нас каждый год новый айфон?

Павол задумался так ощутимо, что, казалось, видно было через глаза, как крутятся шестерёнки в его голове. Впрочем, деду он ничего не ответил, только поднял голову с вопросительным выражением на лице.

— А потому, Павол, что мы две с половиной тысячи лет наши деньги тратили не на то, чтобы купить дурацкую железку, которая устареет через год. А на то, чтобы семья наша была всё крепче и крепче, чтобы мы были сильнее любой другой семьи на этом острове, и чтобы мы могли что?

Если бы Павол и Костар были компьютерами, я сказал бы, что они зависли.

— Чтобы мы могли, — указательный палец деда совершил двукратное возвратно-поступательное движение слева направо перед его носом, — если понадобится, помочь любому из тех, кто признаёт нашу власть на этом острове.

Слово "помочь" дед выделил так, чтобы никому в голову не пришло его игнорировать.

— Вы думаете, нас тут уважают потому, что мы богаче всех на острове? Что мы князья по роду и праву, и к нам относятся как к князьям, несмотря на то, что этот дурацкий Евросоюз никаких князей не признаёт, потому что мы можем каждый год покупать последнюю модель машины и последнюю модель айфона?

Школота застыла с открытыми ртами. Похоже, они про это не думали и не всё знали.

— Нет, дорогие потомки мои. Мы князья потому, что мы должны — обязаны! — любого, кто к нам придёт с уважением, с признанием нашей над собой власти — защитить! От врагов, от нищеты, от суда неправедного. И все наши богатства, всё, что мы зарабатываем сами, и что нам приносят — для этого, а не для того, чтобы шикарно жить самим. Так было, когда кроме нас на острове власти не было. Мы тогда жили скромно, но каждый наш дружинник был сыт, одет, вооружён самым лучшим и спокоен за свою семью. Так было при турках, когда Триандесы жизнь клали, но уводили своих подданных из-под их карателей. Так было потом, когда на остров хлынули чужаки — всё равно они приходили к Триандесам, или погибали с позором. Запомни, Павол: никакой Хаджизакис тебе не указ. Будет что говорить против тебя — скажи мне, я научу, как и что ты должен ему сказать, чтобы он уполз как червь.

— Но, деда, они банду свою сбивают…

— Тем более скажи, — оскалился дед, и мне даже показалось, что у него выросли клыки, — я помогу тебе навести порядок. Главное — ты должен, — (тут дед сделал такое ударение, будто каждая буква в этом слове была заглавной), — должен быть здесь главным. Здесь, на острове, а не только в своём классе и в своей школе. Запомните: мы, Триандесы, Должны. Защищать. Своих. Людей. Нашей крови, нашего рода, нашей земли. Нас за это должны уважать, а не за куски железа, которые узкоглазые сделали где-то в Китае.

Дед помолчал, шевеля усами. Затем решительно добавил:

— Так, молодые Триандесы. Скажите мне, какие есть самые дешёвые телефоны?

Ребята переглянулись и заспорили между собой. Наконец, они назвали две модели, в которых даже камеры не было.

— Вот. — Сказал дед. — Я завтра пошлю людей, чтобы их купили. Вы будете пользоваться только ими. А если над вами будут смеяться или скажут что-то неприятное — говорите: "Я Триандес. Я считаю, что дорогой телефон мешает мне выполнять мои обязанности князя над здешними людьми. Я князь не по праву телефона, а по праву рода". И — вас же учили драться. Если будут не наши, всё равно кто, разрешаю вам убивать. Вам за это ничего не будет.

Я слушал речи деда выпучив глаза. В Германии он уже бы сидел в тюрьме за hate speech [8] Речь ненависти — изобретение либерастов, считающих любые высказывания, в которых осуждается некорректное поведение других людей, предусудительными и подлежащими уголовному наказанию. Способ дезавуировать любую критику. . Здесь же — меня больше всего поразила реакция ребят, которые вдруг расправили плечи, подняли головы и осмотрелись с гордым видом.