Георгий Старков - Страшная история [сборник]

— Ну, раз жив, то вставай. Подъём!

Голос был мягким и доброжелательным. Тот самый голос, который оповестил его по телефону, что дома никого нет. Андрей счёл за благо подчиниться. Он открыл глаза и медленно сел. Голова раскалывалась от боли.

Иван Вербицкий сидел на корточках рядом с ним всё в том же изысканном костюме без малейшей складки. На губах играла полуулыбка.

— Как самочувствие? Жить сможешь?

— Д-да, — выдавил Андрей. Он смотрел поверх плеча собеседника. Чёрный гарнитур остался на месте. Торшеры по-прежнему сторожили телевизор, на подоконнике плясал солнечный зайчик.

— Не стоило тебе сюда заходить.

Андрей вздрогнул и посмотрел ему в лицо. На какой-то момент их взгляды пересеклись, и этот момент был худшим в его жизни. Словно в теле пробили большую дыру и стали высасывать через неё душу.

Потом он опустил глаза на ворсистый ковёр и стал ждать кары.

— Твоё счастье, что я не успел отъехать далеко, — изрёк Иван Вербицкий. — Почему вы вечно лезете не в свои дела? Всё, что было мне нужно — уладить свои дела в этом городишке и вернуться в свои края. Теперь опять придётся делать всё левой рукой за три дня.

Андрей молчал. Что он мог сказать?

Вербицкий отвернулся от него и оглядел свою квартиру.

— Перестарались вы, мои дорогие, — в голосе сквозили тёплые нотки. — Не такого я от вас ждал…

Андрею показалось, что он услышал виноватое щенячье скуление. Может, это был обман слуха. Он не стал думать. Он был уверен, что сейчас умрёт.

Но Вербицкий сказал, не оборачиваясь:

— Убирайся.

Андрей не стал ждать, когда он повторит. Он поспешно встал на ватные ноги и побрёл в сторону прихожей, обходя телефонный аппарат за полметра. В голову будто набили наждачной бумаги. Он ждал, что вот-вот Вербицкий прикажет ему остановиться.

Или, того проще, с потолка сорвётся молния и испепелит его на месте.

Но этого не случилось. Он беспрепятственно вышел в прихожую, оттуда — в подъезд. Было тихо: никто из соседей ничего не услышал.

Андрея затрясло. Он побежал вниз, не оглядываясь, и очутился на улице, под ясным голубым небом. Здесь ему пришлось остановиться: у входа в подъезд тихо урчал красный «Мерседес». Андрей на цыпочках прошёл мимо него, потом засунул трясущиеся руки в карманы и быстро зашагал прочь. Теперь он знал, почему никто до сих пор не угнал эту машину, но не был рад этому знанию. Единственное, что приносило ему радость — осознание того, что он был ещё жив.

2005 г.

Безлунными осенними ночами на нашу деревню налетает жаркий ветер со стороны громадной пустыни; он несёт с собой не прохладу, приятно щекочущую кровь, и не тучи, которые могут смыть грязь с кривых лачуг. Это мёртвый ветер мёртвых краёв. Он сух и обжигает кожу, и в его дыхании мерещится неуловимый запах — запах чего-то чуждого.

В одну из таких ночей привиделся мне тёмный город, расположенный в сердцевине песков, о котором я собираюсь рассказать.

Без сомнения, этот город был очень древним — основанным столетия, если не тысячелетия, назад. Об этом говорили и причудливые формы строений с обилием башен, куполов и зубчатых стен, и обветшалость панорамы, которая мне раскрылась. Подобно тому, как старые дома, в которых никто не живёт, со временем вязнут в тине своего возраста, сами начиная источать тьму, так и этот город выглядел мёртвым. Я понял это в первый же миг, едва глянул на его расплывчатый силуэт в вечерних сумерках.

Но вместе с тем город притягал. Такой привлекательностью обладают невиданные чудища для путешественника, исследующего далёкие закоулки планеты. Меня охватил такой восторг, что я, как увидел город, направился к нему: шаг за шагом, как кукла-марионетка по взмаху руки хозяина. Я бы шёл, углубляясь в пустыню, пока окончательно не затерялся в нём. Меня остановило то, что вскоре мгла сгустилась до такой степени, что очертания поселения стали неотличимы от обнимающего их южного небосвода.

Но пока остатки дневного света не угасли, я поглощал жадным взглядом то, что открылось моим глазам. Здания в том городе были высокими и мрачно-красивыми, они впивались в небо серебристыми иглами. Кажется, я мог различить на них провалы окон, расположенных по кругу — но, может, это только игра воображения, подстёгнутого полутьмой. Город был окружен сплошной стеной, которая матово светилась в темноте. В сравнении со зданиями стена выглядела низкой, но это было лишь из-за того, что строения имели воистину титаническую высоту. Говорят, есть в Америке громадные дома, раскалывающие пополам небо над головой. Но я почему-то уверен, что после города в пустыне их величие уже не сможет меня покорить.

Но не размеры были главной особенностью мёртвого города. Поражала красота селения, абсолютная симметричность без каких-то изъянов — словно город был не реальным, а нарисованным на бумаге самым придирчивым из чертёжников. Любое селение, где живут люди, со временем расползается в стороны, теряя свою первоначальную компактность и гармонию. Большие города таким образом превращаются в уродливые наросты на коже земли без отдалённого намёка на правильность линий и пропорций. Этот город, хоть и был очень крупным, как-то сумел сохранить геометрическую красоту. Я уверен: подойди я к нему ближе, чтобы различить детали, впечатление бы не рассеялось, а наоборот, только укрепилось.

Но увы — эта покоряющая красота была мертва. Ни одного огонька не горело в городе, ни одного тишайшего звука не доносил ветер с той стороны. И поэтому город, постепенно превращающийся в чёрное пятно в ночи, напоминал гигантский склеп. Кто знает — может быть, так оно и было?.. Я не знал и сейчас не знаю, что случилось с его жителями, ушли они или погибли из-за какого-то ужасного катаклизма. Но одно я почувствовал точно, вопреки переполнявшей меня в тот момент смеси восторга и преклонения — неявную угрозу, которую таили в себе высокие шпили и изящные купола. Запах, который приносил ветер, оставался смутным, как всегда, но что-то в нём изменилось с появлением города. Я не могу объяснить, на чём основывалось это ощущение, но запах тревожил разум, наводя на мысли об опасности, о тонкой грани между величием и катастрофой и неумолимо надвигающейся беде. Но запах слабел по мере исчезновения города с поля моего зрения, и в конце концов растворился в жарком воздухе осени — и тогда я остался стоять один посреди песков, с разочарованием глядя на зажёгшиеся надо мной звёзды.

Никто не поверил моим рассказам о древнем городе без людей, никто не принял всерьёз мои сбивчивые слова. С прошествием многих других ночей, которые прошли в бессильном наблюдении за пустыней в надежде снова узреть этот город, я сам стал сомневаться, не было ли это болезненным видением. Днём, когда на затылок щедро льёт лучи жёлтое солнце и всё вокруг находится в суетливом движении, я почти готов в это верить. Но когда на землю нисходит ночь без луны и вновь подкрадывается ветер, который катит песчинки из пустыни в деревню, я в очередной раз отчётливо осознаю — что бы ни говорили другие, та ночь была реальностью: где-то там, в вековой пустыне, есть древний град без единого жителя. Какова бы ни была его истинная природа, в какие незапамятные времена он бы ни существовал — он всё ещё там, забытый всеми, но всё ещё хранящий свои ужасные тайны за белыми стенами, испускающими бледное сияние.