Георгий Старков - Страшная история [сборник]

Женщина не задерживается на месте привала. В условиях недостатка пищи и воды каждая секунда бездействия — пустая растрата сил. Поэтому она тяжело встаёт и снова начинает идти на восток. Солнце шаловливо скользит за её спину, выжигает голубую краску из ткани платья. Тень на песке неуловимо удлиняется, прыгая перед своей хозяйкой. Но женщина не обращает на тень внимания — взгляд чёрных глаз устремлён за горизонт, где, если включить воображение, за тысячи и тысячи миль можно угадать какую-то синеву. Может быть, это горы. Может, океан. А может, лес. Никто не знает и никогда не знал. Если она доберётся до этой таинственной синевы, то станет первой. Но шансы ничтожно малы. Терма это знает, поэтому не перестаёт ухмыляться, показывая ей свои зубы — в рисунках дюн, в перистых облаках на вышине, в молчании, которое накрыло землю.

Ева — так зовут женщину — не пытается гадать. Для неё в этой жизни существует только очередной шаг по песку, который, хоть и на малую толику, отдаляет её от города, который изгнал её в убивающую пустыню, и приближает к тому, что находится на другой стороне. Всё остальное слишком страшно, чтобы думать над этим. Лучше отдаться ритму шагов — очень медленно, но идти… идти… распарывать жёлтую ткань, двигаться к тончайшей линии, где она соприкасается с небесной бирюзой.

Сумасшедшая?

Самонадеянная?

И то, и другое! Как можно рассчитывать на то, что ей удастся сломить сопротивление этого края? Терма в одночасье высасывала соки из более маститых честолюбцев, которые старались её покорить — на конях ли, пешком ли, в одиночку ли, стаей ли. Выпив всю влагу, она принималась за их плоть, превращая лица в скелеты, а скелеты — в песочную пыль, белеющую под ветрами. Наверное, даже буйные ураганы выдохлись бы, добираясь до края песков.

Терма диктует правила. Захочет — напустит песчаную бурю, захочет — нашлёт смертельную болезнь, захочет — вызовет землетрясение и погребёт под тысячами тонн жёлтых частиц. Но обычно до этого не доходит. Солнце и изнурительная жара любят своё дело и вовсю прислуживают пескам.

Ева этого не знает. Честно говоря, не пожелала бы узнать, даже если кто-то вознамерился ей рассказать. Она делает шаг за шагом и к закату дня падает оземь, чтобы уснуть. Несколько глотков воды из тающих запасов, потом она уходит в беспамятство, не видя звёзд, которые одна за другой зажигаются над пустой землёй.

«Видишь?» — шепчет Регул.

«Вижу», — отвечает Денеб.

«Кто это?» — недоумевает Регул, подмигивая голубоватым огнём.

«Не знаю», — говорит Денеб, делая на небе неспешный круг.

«Она умерла», — утверждает Вега.

«Да нет, жива», — возражает Регул.

«Сколько продержится?».

«Завтра мы застанем её бездыханной».

«Это точно. У неё и воды-то почти не осталось».

«Бедняжка», — вздыхает Мира, но на голос молодой звезды никто из светил внимания не обращает.

Звёзды шепчутся, их шёпот теряется в просторах космоса. Наконец, солнце опять выглядывает из-за горизонта, окрашивая восток алым заревом. Песок, успевший охладиться за недолгую ночь, опять жадно впитывает жару. Терма потягивается после приятного сна. Знаком этого является обвал нескольких песчаных дюн вроде бы ни из-за чего.

Терма означает смерть.

Эти слова приходят в её разум, как только она открывает глаза. Отчаяние цепляется в неё кошачьими коготками, но Ева сонно стряхивает наваждение и протирает глаза. Веки сухие, глазные яблоки сморщились. Она встаёт на ноги и, покачиваясь, оборачивается назад, на запад, откуда пришла. Серое облако города почти не видно — так, крохотная туманная шапочка, накрывающая горизонт.

— Эдем, — шепчут потрескавшиеся губы, но она не осознаёт этого. Мысленно она опять в городе, который отторг её. Сказочный Эдем, город счастья и удовольствий, цельная система наслаждений, которая готова любовно прижать к своему лону всех, кроме тех, кого она не хочет видеть. Тех, кто отказывается жить по её правилам и кого она боится.

Вот и Ева попалась под эту молотилку. Конец сказки — болезненный и ошеломляющий процесс. Не успеваешь опомниться, как все достижения обращаются в пыль, привычные вещи теряют значение, и ты ловишь себя на том, что летишь вниз на негостеприимный песок, а за спиной навечно захлопываются под всеобщий хохот и улюлюканье врата города, который кормил тебя и лелеял с детских лет. Был Эдем, стала Терма.

И кто в этом виноват?

Должно быть, она сама.

Ева снова пьёт (оставшейся воды хватит на день, и то при строгой экономии), откусывает кусок хлеба и отправляется в дальнейший путь. Но «путь» — это сильно сказано. Во всяком пути есть начальная точка и конечная цель. А у неё — ничего. Дорога тянется в бесконечность, она не оторочена ничем, кроме песков.

А солнце уже в зените и отчаянно старается покончить с невольной странницей как можно скорее на радость Терме. Поток фотонов летит со скоростью света и обрушивается на её затылок. Радиация настолько мощна, что верхние слои атмосферы не успевают затормозить бомбардирующие планету частицы. Ева рассеянно поправляет ломкие волосы и делает шаг… два…

К полудню Эдем исчезает совсем. Теперь все стороны света равноправны. Куда ни глянь — песок до конца и края. А если кое-кому кажется, что на востоке мерцает спасительная голубизна, то мы не станем её в этом разубеждать. Каждый имеет право на галлюцинации.

Во время дневного привала, Ева, наконец, срывается. Вместо того, чтобы сделать аккуратный глоток из бутыли и завинтить крышку, она опрокидывает её вверх дном и пьёт, пьёт. Вода весело журчит, утекая в иссушённое горло. Маленькое счастье длится, пока течёт вода, и через прозрачное дно бутыли не проглядывает небо — голубое, как озеро, как река, но не дарящее ни капли влаги.

Ева приходит в себя. Она не отшвыривает бутыль и не кричит; лишь понуро поднимается и идёт дальше. Хотя теперь даже душевнобольной должно быть ясно, что игра окончена. На половине буханки хлеба не проживёшь. Теперь у неё только тот запас воды, который циркулирует в организме, течёт по венам и капиллярам. А уж Терма-то позаботится, чтобы поскорее выкурить из женщины всю жидкость. Где-то впереди она с помощью податливых вихрей радостно роет могилу, в которой упокоится та, кто бросила ей вызов, пусть и не по своему желанию.

Терма торжествует. Солнце опускается за горизонт, расплываясь в улыбке, и кроваво-красный закат — пламя его веселья.

Женщина уже и правда на пределе. Она просто валится на песок, не помогая себе руками, и смыкает веки, которые словно вырезаны из жёлтой бумаги. Платье потеряло свой первоначальный цвет. Икры и лодыжки ужасающе сдулись.

Регул вскакивает на ночное небо первым, как самый любопытный.