Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

— Да так, всяким… — Васёк встал и прошёл на кухню. Мама прошаркала следом, ворча ему в спину:

— «Всяким», видите ли, он занимался. Хорошо хоть вспомнил, что у него дом есть. Почему бы тебе не приходить вообще в полночь, чтобы матушка настрадалась сполна? Сколько раз я тебе говорила, чтобы после школы ты не шлялся по улицам, а сразу шёл домой? Сейчас стало ещё опаснее, чем прежде — даже днём может случиться Бог весть что… Я и так весь день работаю в подземке в поте лица, чтобы заработать нам на хлеб, не хватало мне ещё переживаний, когда я прихожу домой. Ты слышишь? Ну-ка, смотри на меня, бездельничье отродье!

— Мам, ну хватит, не начинай опять, — Васёк вздохнул и открыл старый холодильник. — Мы просто играли, пока ведь ещё светло.

Его сердце радостно ёкнуло: на верхней полке холодильника лежал большой кусок мяса с костью. Немного почерневший по краям, но это неважно — подгнившие места можно просто срезать и выбросить. Значит, сегодня вечером они будут есть настоящий суп…

Но прошла секунда, и мальчик увидел, что снизу на разделанном куске остался солидный клочок бледно-розовой кожи. Васёк поморщился:

— Фу, мам, опять человечину взяла?

— Что дали, то и взяла, — резко сказала она. — И то пришлось весь день ручку крутить, чтобы заработать это. Ну и что, что оно человеческое — нам что, с голоду помирать? Мясо как мясо, на вкус не хуже баранины.

Васёк закрыл дверь холодильника с комком в горле. Он подошёл к кухонному шкафу, взял чайник с холодной водой и начал прикладываться к горлышку, и тут мама дала ему затрещину:

— Сколько раз тебе говорить, негодник, не пей из чайника! Стаканы на что?

Из-за удара опять запылало огнём ухо, куда врезал Шампур. Васёк скрипнул зубами и послушно открыл шкаф. Достал стакан с нарисованными синими кактусами, налил туда воды и принялся пить большими глотками, закрыв глаза. Потом повернулся к матери:

— Мама, что ты будешь готовить?

— Наверное, плов. У нас осталось немного риса.

— А может, лучше суп?

— Ага, как у тебя всё просто! «Лучше суп». Конечно, лучше, но если мы потратим картошку и макароны на то, чтобы пиршествовать супом, то чем же завтра будем питаться, ты об этом подумал?

Ничего не говоря, Васёк ушёл из кухни и пошёл в свой угол. Там громоздился большой деревянный стол, который смастерил отец, когда Васёк был маленьким. Честно говоря, сколочен стол был так себе: отец явно не был великим плотником. Ножки начинали раздражающе качаться из стороны в сторону, стоило на поверхность что-то положить. Васёк сделал деревянные подпорки, но это не так уж и помогало: каждый раз, когда он усаживался за стол, ему казалось, что тот может развалиться на щепки от неосторожного движения.

Ему не хотелось ничего делать — он просто сидел на табурете возле стола и смотрел на голую стену без обоев. Мыслей в голове не было, только подступающее желание есть и спать. Мама осталась в кухне греметь посудой. Через какое-то время она выглянула оттуда. Васёк повернул голову и посмотрел на маму, ожидая новых упреков. Но её голос на этот раз был на удивление спокойным:

— Ты правда хочешь суп?

Он пожал плечами.

— Хорошо, я сделаю суп, — сказала мама. — Но в нём будет картошки мало, надо и о завтрашнем дне думать.

Васёк кивнул. Мама подошла к нему. Её руки были мокрыми. Она смотрела на него как-то странно, и он испугался, что на маму сейчас опять найдёт истерика и она начнёт его колотить. Он дрогнул, когда она коснулась его головы и ласково взъерошила жёсткие тёмные волосы:

— Как же быстро ты растёшь… По-хорошему, тебя в такое время кормить надо до отвала, чтобы, тьфу-тьфу-тьфу, недоразвитым не вышел. Но ты видишь, как у нас туго с едой…

— Я понимаю, мам, — кивнул Васёк. — Мне не так уж и хочется супа. Пусть будет плов, он тоже вкусный.

— Я сказала суп, значит, будет суп, — в тоне матери опять зазвучали стальные нотки, но она тут же смягчилась. — Сынок, ты не обижаешься на меня, ведь так? После того, как убили твоего отца, ты единственный, кто у меня есть, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты же это понимаешь?

— Конечно, мам. Я не обижаюсь. Как я могу?

Она нагнулась и слюняво поцеловала его в щеку:

— Обещай мне, что больше не будешь задерживаться после школы. Мало того, что вас в этой проклятой школе мучают, как узников, так ещё и после занятий шататься по улице… Это опасно. Могут случиться очень плохие вещи. Помнишь, что стало с Людочкой из квартиры сверху?

— Помню, мам.

— Вот и хорошо, — она снова провела ладонью по его волосам. — Будь очень осторожен, в наши дни это главное.

Она ушла. Васёк ещё немного посидел за столом, потом лег на кровать. Он уже вырос из неё, и приходилось либо свешивать ноги вниз, либо лежать на боку, скрючившись. На этот раз он выбрал второй вариант. Подложив руку под голову, он сонно изучал узор на рваной ширме, отгораживающей кровать мамы на другом углу комнаты. На кухне забулькал кипящий бульон, и тёплый аромат вполз в комнату. Васёк улыбнулся. Приятная истома охватила его, и в какой-то миг он вдруг понял, что чёрный прямоугольник на ширме — тот котлован, куда они сегодня сбросили Ганю. К центру прямоугольника прилипло что-то светлое — не иначе, как тело Гани. Оно высунуло из жижи голову, фыркнуло и поднялось на ноги. Ухватившись за край ямы, мертвый мальчик взбирался вверх, но сырая земля осыпалась под его пальцами, и он каждый раз падал обратно в воду. Тогда Ганя сжал кулаки и посмотрел на небо, откуда за ним наблюдал Васёк, и оскалился кривой усмешкой.

— Знафит, это фы скафал им, фто я мефтф? — его язык еле ворочался во рту, и слова выходили невнятными. — Ну смотфи у мефя, пидофок, жфи в госфи!

Он опять подошёл к краю котлована и принялся проталкивать своё остывшее неуклюжее тело вверх.

— Нет, это не я! — в отчаянии вскричал Васёк. — Я не виноват, ты уже не дышал, когда мы тебя сбрасывали! Это всё Шампур, он тебя кирпичом ударил, не я! Иди к нему, я ни в чём не…

— Чего это ты бормочешь? — сказал кто-то.

Он открыл глаза. Мама озабоченно рассматривала его, наклонившись над кроватью. За окном уже стемнело, и прямоугольник на ширме утонул в сумраке. У Васька отлегло от сердца.

— Плохой сон приснился.

— Даже сны нас не балуют, — вздохнула мама. — Ну, ты давай, и дальше спи на левом боку. Я же тебе говорила, что так ты себе на сердце давишь.

— Да, мам, просто я забыл, — Васёк попытался шевельнуть рукой, которую он положил под голову. Конечно же, затекла намертво.

— Забывчивый ты слишком, — проворчала мама. — Всё киваешь, говоришь, что понял, а как увидишь своих дружков-оборванцев, так и отшибает из головы все мои наказы… Ладно, вставай, ужин готов.

Хотя Васёк питал стойкую неприязнь к еде из человечины, суп всё равно был очень вкусным. Он попросил добавки и прихлебывал из тарелки, стараясь не думать о том, что у кусочков, которые сейчас плавали между картошкой и макаронами, ещё вчера могло быть имя. По мере того, как голод, скручивающий живот, слабел, от подобных мыслей становилось сложнее отмахиваться. Опустошив вторую тарелку, Васёк понял, что если он проглотит ещё ложку маминого супа, то весь его ужин окажется на полу и пропадёт втуне. Он отложил тарелку в сторону. Мама съела совсем мало, но причиной были боли в желудке, а не предубеждение по отношению к человечине — она-то давно привыкла к ней.