Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

Антон почувствовал прилив раздражения. Почему он стоит тут и позволяет себя оскорблять? Нужно идти дальше, а он теряет время. Пусть этот двойник с кислой рожей тут и остаётся.

— Я пошёл, — решительно бросил он и сделал шаг вперёд, вырвав своё запястье из руки лже-Антона. Не успел сделать и шага, как на плечо сзади опустилась тяжёлая ладонь.

— Тебе что, совсем не страшно?

— А чего мне бояться? — ухмыльнулся Антон, не оборачиваясь. — Это лишь видение. Утром я проснусь у себя на кровати, как ни в чём не бывало. Может, будет болеть голова, тогда выпью аспирин. Вот и всё. А ты — трус.

Конец трубы был в десяти шагах. Красные стены смыкались друг с другом, и посредине находилось крохотное отверстие. Возле него стены были покрыты мелкими морщинами. «Как кишечник», — с отвращением подумал Антон. Но из-за отверстия сочился голубоватый свет — яркий, успокаивающий…

— Ладно, — ладонь пропала. — Лезешь в бутылку — дело твоё. Я предупредил.

— Вот и замечательно, — Антон сделал шаг к отверстию.

— Только аспирин твой тебе вряд ли поможет.

— Слушай, ты достал уже… — он порывисто обернулся, но двойник исчез вместе с красным коридором. Позади Антона сгустилась тьма — такая плотная, что он был уверен в том, что столкнётся с чёрной твёрдой поверхностью, сделав пару шагов назад.

Страх снова накатил на него, рождая холод в груди, но Антон напомнил себе, что нужно идти вперёд. Голубой свет — такой мягкий, будто сочащийся в каждую пору тела, наполняющий умиротворением… Он сам не заметил, как достиг конца трубы и стал протискиваться в отверстие. Странное дело — вроде бы оно было крохотным, но он всё-таки смог протолкнуть в него своё тело. Тёплая масса стен плотно облегала его, и иногда казалось, что он застрянет тут, в отверстии, навсегда, не сможет податься ни вперёд, ни назад — но, несмотря ни на что, он становился всё ближе к голубому свету, который с каждой секундой сгущался, становился темнее…

Фиолетовый цвет, осенило Антона. Фиолетовые грибы.

Он уже почти прошёл через барьер из мягких стен, когда фиолетовое сияние вдруг расступилось, как расходятся занавески на окнах. В образовавшейся перед Антоном пустоте появилось нечто — сначала он видел только большую круглую тень, затем стали вырисовываться детали, и, наконец, он с замиранием сердца увидел всё .

Это был глаз. Глаз, выдернутый из глазницы. Очень большой глаз, круглый, как мяч. Он не катился, а плыл вперёд, уставившись немигающим взором на Антона, и тот подался назад, прочь от этого жуткого существа, которое пронизывало его своим огромным замораживающим взглядом. Каким-то чудом это ему удалось — он снова был в коридоре-трубе и опрометью бежал назад. А вот и квартира, его квартира — но почему на полу вместо линолеума зелёная трава? И солнце на небе, белые перья облаков, аромат луговых цветов… Он увидел разноцветных бабочек, которые порхали перед ним, до того великолепных, что Антон мгновенно забыл обо всех своих страхах и запорхал вместе с ними в воздухе, упиваясь ощущением полёта.

Затем — спустя годы, века, тысячелетия — воздух вдруг взорвался льдом, и что-то пренеприятно царапнуло по барабанным перепонкам. Какой-то грохот, который перешёл в мелодичное попискивание. Антон беспокойно зашевелился. Какой знакомый звук, вяло подумал он. И как я его ненавижу. Это звук…

Он открыл глаза. Первое, что он увидел — подушка, которая вся пропиталась потом. Он лежал, уткнувшись в неё носом. Антон перевернулся на спину, не понимая, что происходит. За окном плыли тучи, но между ними были видны проблески синего неба. Он приподнял руку и почувствовал, как ломит всё тело, но не очень сильно, будто он принял обезболивающее. И этот ужасный звук всё не прекращался.

Телефон! На тумбочке у кровати!

Антон присел, заранее скривив лицо — он был уверен, что голова взорвётся страшной болью. Но всё было нормально. Даже головокружения не ощущалось. Он потянулся к телефону и поднёс его к уху.

— Слушаю… — он откашлялся, чтобы прочистить горло.

— Антон, чтоб тебя, что ты творишь?

— А? — он мотнул головой. — Это ты, Лена?

— Время! Время, ублюдок! Взгляни на часы! Скажешь, что передумал в последний миг? Вдруг пробудилась совесть, да?

Он бросил быстрый взгляд на часы.

«Боже!».

— Лена… — выдавил он из себя. — Слушай, ты… извини. Я сейчас же приеду. Уже выхожу. Проспал. Извини…

— Проспал? — голос в трубке звенел от злости. — Я до тебя уже полдня дозвониться не могу! Я тут с ума схожу, нервничаю с ночи, а он, видите ли…

— Я скоро буду, — виновато сказал Антон. В динамике раздались короткие гудки.

Он встал с кровати. Приглушённая ломота не проходила, но в остальном ничего страшного. Он опять мрачно посмотрел на часы. Чёртовы грибы…

Спускаясь по лестнице, он набрал номер клиники. Доктор Грюнвальд был обеспокоен тем, что они опаздывают, но по спокойному голосу врача Антон понял, что отмены в последний момент не редкость в его практике. «Всё готово, — сообщил Грюнвальд. — Приезжайте, я вас жду».

Только доехав до дома Лены и позвонив ей, Антон вдруг понял, что здорово высушен. Нужно было глотнуть воды перед выходом из дома. К тому же его одолевал голод — вечером перед приёмом грибов (уже почти сутки прошло!) он даже не удосужился поужинать.

«Гадость, — подумал он, закрыв глаза. — Ну и гадость».

Он пытался вспомнить свои видения, но в памяти остались лишь обрывочные образы. Лёд, длинный коридор, там в конце было что-то страшное. Фиолетовое сияние… И бабочки. Вот это было приятно. Что ни говори, дурь была довольно сильной. Никогда раньше Антона не испытывал ничего подобного.

Лена сегодня была в другом костюме — темно-зеленом. Как и вчера, она молча уселась рядом с ним. Даже не наградила его парой ласковых слов за опоздание. Глядя на неё, Антон внезапно осознал в полной мере, что скоро всё будет кончено — их ребёнок будет мёртв, они сами его убьют, и это будет именно убийство, что бы там ни вещал очкастый Грюнвальд…

Убьют.

Над городом опять плыли тучи. Антону захотелось увидеть солнце, которого не было уже неделю. Может быть, тогда всё предстанет в другом свете. Может, он вдруг поймёт, что совершает ошибку, и отвезёт Лену куда угодно, но только не в клинику.

Но тучи висели скалистыми кручами, и ничего в голове не менялось. Они оба приняли решение. Ребёнок был ошибкой, фатальной ошибкой. Их отношения не должны были развиваться далеко. У Антона были свои планы на будущее, у Лены — свои. Всё верно. Тяжко, отвратительно, но верно.

На этот раз они не посетили кабинет Грюнвальда, а вошли в короткий белый коридор слева от приёмной. Их заставили надеть бахилы. У двери в дальнем конце («СПЕЦ. ПРОЦЕДУРНАЯ», — гласила табличка на ней) они остановились. Когда медсестра открыла её, Антон увидел внутри кресла жутковатых форм и лампы, которые давали мощный молочно-белый свет. Его пробрал озноб, хотя он знал, что Лена просто примет препараты под наблюдением врача — никто не коснётся её холодным железом на этих креслах.