Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

Крыса облизнулась:

— Слишком уж легко ты даёшь слово и нарушаешь его. Может, я и поверил бы тебе…

Антон даже не успел ничего понять. Только что крыса находилась в пяти шагах от него и казалась вполне расслабленной, а в следующее мгновение в фиолетовой дымке пронеслась серая молния и врезалась ему в грудь. Он рухнул, как вырванное с корнем дерево. В мозгу зародилось и умерло удивление: «За что?». Он ударился затылком о пол, и на какое-то время синий туман сошёл на серый океан. Когда Антон пришёл в себя, то увидел гниющее лицо в паре сантиметров от себя: крыса залезла на него и тяжело дышала, обдавая его вонью мертвечины.

— … но Фолэм поглотит твой разум, как только ты бросишь ему вызов, — прошептала крыса. — И ты расскажешь ему всё, о, в этом я не сомневаюсь. А я не хочу, чтобы Фолэм узнал о моих проделках.

Пасть раскрылась, оттуда вылез тонкий язык и коснулся носа Антона. Он задергался, пытаясь сбросить крысу с себя. Бесполезно. Он как будто был погребен под большим куском чугуна. И откуда у хилого тельца такой вес?

— Погоди… — сказал Антон, обмякнув. — Послушай меня…

— Не вижу в этом смысла, — заявила крыса. — Наш договор расторгнут.

Мёртвое лицо заслонило мир. Секунда — и мир вовсе исчез во вспышке испепеляющей боли. Лицо Антона стало мокрым, глаза выпучились, и где-то раздалось противное верещание. Он не сразу понял, что слышит собственный крик. Едва он начал осознавать, что происходит, как крыса опять погрузила зубы в его нос, на этот раз оторвав от него кусок, и Антон снова потерял способность соображать. Боль расходилась наэлектризованными волнами от головы до пяток, скручивая сознание, как мокрое полотенце. Назойливое верещание становилось громче, и не было никакой возможности убежать от него. Но, может быть, стоило хотя бы закрыть уши? Антон схватился за голову, прижимая ладони к ушам, но лучше не стало. Он перекатывался и корчился на полу, пытаясь выгнать забравшуюся в него боль, но она только разгоралась.

«Что-то не так, — мысль вспыхнула искрой где-то глубоко за слоями боли и крика. — Что-то неправильно…».

Но он не смог сосредоточиться, и мысль угасла, ушла в никуда. Слишком сильна была боль, слишком велико было его отчаяние. Лишь по прошествии времени, когда боль не то что улеглась, а стала обыденной, Антон стал хоть как-то воспринимать окружение. Он по-прежнему утопал в синеве, но никто не восседал на нем, никто не сковывал движения. Его лицо, казалось, расползлось по швам, набухло, как переваренная картошка в мундире. Кровь текла в его рот, и ему приходилось глотать его, чтобы не захлебнуться. А рядом что-то происходило, какая-то возня, кто-то с кем-то боролся — Антон это чувствовал. И хотя каждое движение головы вызывало новые вспышки боли, он нашёл в себе достаточно любопытства, чтобы перекатить голову набок.

Сначала ему показалось, что крыса с человеческим лицом сошла с ума и отплясывает странный дерганый танец. Она размахивала короткими лапками в воздухе, юлой вращалась вокруг себя, била хвостом по полу, запрокидывала голову, а потом валилась на спину и тут же вскакивала обратно, как ванька-встанька. Об Антоне тварь, видимо, и думать позабыла. Он наблюдал за её конвульсивными движениями, а потом, когда украденное лицо оказалось обращено к нему, заметил, что крыса во рту что-то держит. Поражённое болью воображение нарисовало Антону образ гигантской сигары. Он стал присматриваться и понял, что крыса не может вытащить «сигару», оттого и беснуется. И эта «сигара» становилась меньше с каждым оборотом крысы в его неуклюжем танце…

«Рука! — осенило его. — Не сигара, а РУКА!».

Он увидел царапины, нарывы и глубокие борозды на поверхности «сигары», и стало на свои места. Рука Лены, которую он спас от истязания, вернулась из фиолетового тумана, чтобы отблагодарить его. Антон не представлял себе, как она умудрилась подобраться к крысе и набиться ей в рот — должно быть, монстр слишком уж отрешился от окружения, упиваясь страданиями жертвы. Так или иначе, крыса допустила оплошность и теперь несла за это наказание. Её движения стали замедляться. Хрип всё реже вырываться из ноздрей, и настал момент, когда она грузно повалилась на пол лицом вниз. Судя по тому, как подрагивала спина, покрытая короткой серой шерстью, она была ещё жива, но песенка отпрыска Фолэма была спета.

Антон медленно принял сидячее положение и застонал — когда возбуждение от увиденного прошло, боль вернулась с новой силой. Крыса отгрызла хрящ в носу, и дышать было неприятно, к тому же при каждом вдохе лицо жгло огнем. Какие-то теплые мягкие кусочки отвалились от носа. Антон даже не стал на них смотреть. Опираясь руками, он встал. Его шатало, и время от времени сознание «плыло», но идти он мог. Он подошёл к крысе и попытался перевернуть его. Но куда там — при его нынешнем состоянии он и чихуахуа сдвинуть с места не смог бы.

— Ты там? — спросил он, наклонившись над трупом. — Можешь выбраться?

Он видел локоть оторванной руки, выглядывающий изо рта мёртвой твари, но рука не шевелилась. Антон попытался вытащить конечность, но застряла она крепко. Неужели мертва? Как такое может быть, ведь рука же не может умереть, пока её не разорвали на куски? А может, ей после всех злоключений просто хочется покоя?

Антон отпустил руку и встал.

— Ты… держись, — пробормотал он. — Когда всё кончится, мы пришьем тебя обратно к Лене. Будешь как новенькая. Это я обещаю.

«Слишком уж легко ты даёшь слово», — прозвучал в голосе ехидный голос крысы.

Антон посмотрел по сторонам. Три крысиных трупа остывали в холодном фиолетовом тумане — три тёмных бездвижных холма. Стоит ему углубиться в этот туман, и он станет таким же смутным нелепым бугром, возмущением в глади дымки. Ему захотелось побежать назад, к Лене, и взять её с собой, несмотря на её протесты. Просто чтобы не остаться в одиночестве.

Антон был совершенно разбит. Изъеденный нос болел, ноги стали весить по целому пуду — приходилось чуть ли не тащить себя руками за бедра. Он пошёл вперёд, наугад выбрав направление. Где-то прятался монстр, который заправлял этим адским балаганом, и Лена недвусмысленно велела ему убить его. За два года Антон убедился, что эта девушка редко даёт плохие советы.

«Всё дело в размерах».

Что она имела в виду?

Антон плыл по фиолетовому морю, не размышляя ни о чём, поставив себе единственную цель — не останавливаться. Постепенно все тревоги покинули его: он не думал о Лене, о боли в носу, о себе, не боялся опасностей, которые поджидали его. Несколько раз он слышал шорохи и видел какие-то силуэты рядом, но не обращал на них внимания. Единственное, что вызывало дискомфорт — знакомое пузырчатое наваждение, которое само собой рождалось в глубине сознания: