Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

Антон замер, кружась в медленном водовороте. Откровение сломило его, отняло остатки сил, и он позволил, наконец, чужому существу овладеть его сознанием. Не всё ли равно, раз захват всех миров — только дело времени? Что он надеется изменить своими трепыханиями? Он не спас Мари, не спас Лену, не спас собственного малыша; посягать на спасение всего мироздания после этого просто смешно.

Он уже стал частью Фолэма. Восприятие угасало, расщепляясь и уплывая с клочьями тумана. Но перед тем, что от него осталось, назойливо всплывало одно и то же лицо. Лена. Она что-то говорила, её губы шевелились, но Антон не различал слов — он мог только со смутной скорбью глядел на лицо своей любимой, нашедшей жуткую смерть в катакомбах фолэмовых владений. Он ждал, когда её образ развеется, и он наконец позволит себе затеряться в тумане и угаснуть — но Лена всё говорила, говорила, говорила… Без слов. Только движения губ. Часть лица уже размылась — нет глаз, нет носа, но губы не хотели умолкнуть… Что она тогда сказала ему?

«Уходи. Убей его. Теперь я ещё больше уверена, что его можно убить. Всё дело в размерах».

Что ж, она ошиблась. Лена, конечно, была умницей, но здесь оказалась неправа…

«Всё дело в размерах», — сказали губы ещё раз перед тем, как синяя тьма сжевала их.

… после этого не осталось ничего.

«… в размерах…».

Подождите-ка. Подождите. Здесь что-то есть. Нужно над этим подумать. Но кто может думать? Никого ведь больше не существует, кроме Фолэма. А чьи это тогда мысли? Получается, что ничьи? Разве так может быть? Если есть мысль, должен быть тот, кто её мыслит. Значит, это Фолэм думает? Должно быть, так и есть — потому что других вариантов нет. Но зачем тогда вообще думать? Фолэм велик, ему и так известно всё. Не о чем тут думать…

Нет. Не так. Нужно зайти с другого конца. Ладно, пускай никого нет. Но раз есть мысль, то ведь можно с её помощью вообразить того, кто думает её. Но тут что-то явно неправильно. Ну и пусть, главное — вообразить ничто не мешает, на то она и мысль…

Итак. Будем воображать того, кто всё это думает. Пускай это будет некое маленькое существо. Жалкое существо. Самое распоследнее. Но оно есть, и оно может размышлять. И эти мысли будут присвоены ему. Тот, кто мыслит всё это — он. Я это мыслю. Сойдёт?

Вроде сработало. Есть я — это уже что-то. Как меня зовут? Нет, это глупый вопрос. Я ведь только что создан, какое у меня может быть имя? Ведь имена дают другие существа. Люди. Человек. Но ведь я — человек. Получается, я сам себе могу дать имя. Ничего мне за это не будет. Хорошо. Тогда я даю себе имя «Антон». Антон Соловьев. Имя не лучше и не хуже многих других. И закончим на этом.

А теперь нужно вернуться к тому, с чего это началось. «Всё дело в размерах». Кажется, так звучали слова. Не помню, кто это говорил, ну и без разницы. Главное, что слова есть, и с ними нужно что-то делать. Всё дело в размерах. В размерах. В чьих размерах? И что за дело заключено в них? Может быть, речь идёт обо мне, о моих размерах? Нет, это смешно — я только что сам себя создал, как эти слова могут быть обо мне? Значит, есть кто-то другой. Фолэм. Да, он единственный, кто существует, кроме меня. Должно быть, о его размерах и говорится. «Всё дело в размерах». В размерах Фолэма. А какие у него размеры?

Гигантские. Я же сам это видел. Невообразимые. Всей вечности не хватит, чтобы представить себе, как велик Фолэм. Одного мига, когда я краешком сознания осознал это, хватило, чтобы я прекратил сопротивление. Фолэм велик — и это неоспоримо.

Получается, всё? Только об этом пытались сообщить мне последние слова, которые кружились в пустоте?

«Всё дело в размерах».

Размеры. Они могут быть большими. А могут быть и маленькими. Если в словах имелся в виду большой размер, то в этом нет смысла — я ведь уже знаю о величии Фолэма.

Может, тогда…

Нет. Это невозможно. Невероятно. Даже не смей измыслить такое.

Но если допустить…

«Всё дело в размерах».

Большой размер.

Очень большой размер.

Или маленький размер. Очень маленький.

Очень, очень маленький…

Вот оно!

Антон захрипел. Ему хотелось вопить во весь рот, но голосовые связки заледенели. Он катался по земле и трясся в конвульсиях. Только что он совершил страшное преступление — то, чего не стоило делать, — и нес за это наказание. Такова была цена того, что он усомнился в могуществе своего хозяина.

Но даже в этом аду его преследовали слова.

«Всё дело в размерах».

Лена, вспомнил он в коротком светлом промежутке между приступами боли, от которых трещали кости черепа. Это слова Лены. И он ведь почти понял, что она имела в виду, почти добрался до сути, но тут пришла боль, эта ужасная боль, и он опять позабыл обо всём…

«Всё дело в размерах». Мозг рвется на куски, плавится, кипит. И это будет продолжаться веки вечные, если он не перестанет пытаться восстать против Фолэма. Нет, лучше сдаться, потерять себя и успокоиться в фиолетовых волнах…

Размер может быть большим. Или маленьким.

Антона вырвало, но так как он давно ничего не ел, изо рта вышла только тягучая слизь. Синяя, как и всё вокруг. Он скрючился в позе эмбриона и стал думать, уже почти не пытаясь справиться с натиском боли — она свободно пожирала его тело, но не могла помешать ему мыслить.

Почему Фолэм так настойчиво повторяет те чёртовы слова, внушая всем, что он велик? Это было первое, что Антон воспринял, попав сюда. Страх перед неведомым, но грозным владыкой фиолетового края с тех пор определял все его действия. В самые последние секунды, когда он встретился с ним — даже тогда Фолэм не переставал это твердить, хотя в словах не было нужды: Антон и сам воочию видел пропасть между их размерами и мощью. Так почему два коротких слова стали мантрой этого существа, почему даже сейчас Фолэм яростно сопротивляется всякому сомнению, как будто от микроскопического бунта Антона что-то может поменяться? Зачем вообще космическому гиганту обращать на это внимание?

«Всё дело в размерах».

Лена задумалась над этим гораздо раньше него. И поняла, в чём дело. Она была умницей. Не в пример ему, Антону. Он до сих пор не понимал, почему она вообще обратила на него внимание в том кабаке два года назад.

Антон произнёс её имя. Тиски боли чуть отпустили его, и он начал вставать, дрожа всем телом. Когда змеиный источник в голове вспух заново, он ещё раз повторил имя любимой женщины — и боль опять отступила. Конечно, чтобы тут же вернуться с удвоенной силой — но это было неважно, за промежуток спокойствия Антон успел встать на колени. Так повторилось несколько раз, пока он не оказался на ногах. Имя Лены стало его собственной мантрой, его оружием против вражеского увещевания.

«ФОЛЭМ ВЕЛИК».