Георгий Старков - Никта

Подходя к печи, Кэсси услышала характерные слабые щелчки. Ага, значит, она не первая сегодня покинула кровать. Кому-то этим холодным утром тоже не спится.

Кресало вновь чиркнуло по кремню. На этот раз звук получился громче, и во мраке вспыхнул сноп оранжевых искр, на мгновение осветив вязанку дров в печи. Искры быстро погасли, но дело было сделано: часть из них попала на трут, подложенный под дрова, и тот быстро воспламенился. Огонь коснулся сухого дерева, которое с готовностью затрещало. Человек, сидящий на корточках у печной дверцы, убрал огниво в карман и поднёс ладони к занимающемуся пламени вплотную, потирая их друг о друга.

— Доброе утро, Айв, — сказала Кэсси. Горб на спине человека, отчётливо видный в колеблющемся свете, не оставил сомнений, кто это может быть.

— Для кого-то, быть может, и доброе, — ворчливо отозвался Айв, не оборачиваясь. — Да только вот точно не для меня. Знаешь, что мне снилось, Кэсси? Будто я лезу по верёвке на стену Колонии, чтобы пробраться на ту сторону, и меня за этим занятием сцапали фиджи. Вот так взяли стальными клешнями за шиворот и поволокли назад, — он скрючил длинные пальцы и резко обхватил ими себя за бока. — Я брыкаюсь, кричу, но толку нет. Завели они меня в одну из своих башен в комнату без окон, только эти их мерзкие зелёные лампы слепят глаза. Подтащили к большому чану, я гляжу — а там вода до краёв. Да только не обычная, а мёртвая. Дымок от неё поднимается ледяной, щеки мне обжигает. Представляешь?

— Ужас какой, — посочувствовала Кэсси, подбирая одну из лучин, разбросанных по полу.

— Потом ещё одна клешня хвать меня за затылок и макает головой в этот чан. Я чувствую, как всё лицо немеет, и думаю, всё уже — конец, жизнь-то кончена. И тут проснулся, а лицо и правда разве что инеем не покрылось. С каждым дыханием изо рта белое облачко выходит, пальцы в сосульки превратились, — Айв наконец повернулся и злобно посмотрел на Кэсси единственным глубоко посаженным чёрным глазком. — Так ведь и замёрзнуть во сне недолго. А всё из-за чего? Из-за твоей безалаберности, девочка! Я, хоть и уродец уродцем, но пока помирать не хочу, так что имей это в виду и будь добра вовремя подбрасывать дровишек в это чёртово жерло!

Усмехаясь, Кэсси встала на колени у печи рядом с Айвом и поднесла кончик лучины к пламени:

— Ты бы поберёг своё красноречие для Винии. Это она проспала своё дежурство. А меня, как и тебя, выгнала с постели холодища. Когда это я давала огню гаснуть в свою смену? Не обижай, Айви.

— Виния? — Айв растерянно моргнул и тут же снова насупился, моментально сменив предмет своего гнева. — Бестолковое создание! Будь моя воля, давно бы выкинул её на улицу. Когда-нибудь она всех нас угробит, помяни моё слово. Устроит пожар, или навлечёт на нас гнев автоматонов, или приведёт в барак не тех людей — грабителей и убийц, почему нет? Кто только за её юбкой не волочится. Ох, если бы только я всё решал, то…

— … то во всём бараке жил бы ты один, знаем-знаем, — Кэсси ласково похлопала Айва по плечу и поднялась с зажжённой лучиной. — Ты, главное, дождись, когда Виния проснётся, не растрать весь запал тут впустую.

— Дождёшься тут, когда она соизволит проснуться, — фыркнул Айв, кривя почти безгубый рот. — Наверняка будет дрыхнуть до полудня.

— Нет, сегодня у Винии утренняя работа, должна вовремя встать. Ну… и мне тоже скоро пора выходить, — Кэсси сама удивилась, каким фальшивым стал внезапно её голос, когда она произносила последние слова. Впрочем, Айв, ожесточенно потирающий озябшие щёки, ничего не заметил.

Кэсси пошла обратно, подсвечивая себе путь дымящейся лучиной. Айв за её спиной остался вздыхать в глубокой скорби. Конечно, немного жалко Винию, что с утра её в коридоре будет ждать такой сюрпризик, но она всецело сама виновата. Айв вечно преувеличивает свои страдания, но всё же его комната одна из самых дальних от печи, и он (да и не только он) запросто мог простудиться ночью, а то и, не ровен час, схватить воспаление легких. А с такими вещами не шутят. Виния заслужила хороший разнос, а уж горбун мастер адресно разливать желчь — будет пилить её, пока у девчушки уши не свернутся в трубочку и она не взмолится о прощении. Что ж, авось в следующий раз ответственнее будет.

В комнате Кэсси зажгла от лучины масляную лампу на столике. Масла, серого и прогорклого, в ней осталось на самом дне, но до рассвета продержится. Когда на кончике фитиля возгорелось ровное мягкое пламя, Кэсси облизнула кончики пальцев и потушила лучину, которая продолжала чадить. Сделала это немного неловко — перед тем, как сгинуть, тлеющий огонёк лизнул подушечку большого пальца, но боли Кэсси не почувствовала. Плохо. Она поднесла палец ко рту, сжала мякоть подушечки между зубами и чуть сдавила её. Ничего. Кэсси сжала челюсти сильнее, зубы впились в кожу так сильно, что ещё немного, и закапала бы кровь. Палец остался нечувствительным.

Кэсси вдруг стало очень страшно. Закружилась голова, и она почти рухнула на кровать, лишь в последний миг удержавшись от порыва крепко прижаться к спящему Леону и разрыдаться. Вместо этого она крепко сжала виски ладонями, закрыла глаза и принялась раскачиваться взад-вперёд: так она делала с детства, когда чувствовала, что вот-вот потеряет контроль над собой. Если при этом дышать очень ровно и стараться очистить голову от мыслей, то паника отступит…

Что хорошо: приём сработал и в этот раз — она быстро успокоилась. Что плохо: предательский скрип кровати, когда она опустилась на неё, разбудил Леона. Оторвав руки от головы и размежив веки, Кэсси увидела, что парень лежит на боку и внимательно смотрит на неё.

— Ещё рано, — сказала она ему. — До первого гудка есть время. Можешь поспать.

— Я выспался. И мне приснился очень интересный сон. Рассказать?

— Может, не стоит? Когда я ходила за лучиной, кое-кто мне уже успел поведать о своём интересном сне. Если твой сон был таким же, то после ваших рассказов меня саму сегодня будут кошмары мучить.

— Нет, — улыбнулся Леон. — Мой сон совсем не страшный. Он мне понравился, и тебе понравится, я уверен.

Кэсси картинно вздохнула, легла на кровать рядышком с Леоном и положила левую руку — ту, палец на которой ещё не потерял чувствительность — ему на грудь, прикрытую одеялом:

— Ладно, выкладывай. Но если я испугаюсь…

— Да не испугаешься. Ты ведь бывала на Белотравном поле?

— Это под скалами, где Герцог и Герцогиня? Когда я была маленькой, иногда мы там играли в мяч.

— А на скалы лезть не пробовали?

— Конечно, нет! Кому охота потерять голову? Там же наверху эти поганые фиджи на каждом дюйме. Честно говоря, даже на поле нам было не по себе. Если мяч подкатывался слишком близко к скалам, мы не осмеливались подбирать его — он там так и оставался лежать.