Георгий Старков - Никта

Некоторые из них были наивны в своей простоте: молодые воины свергали злых королей, в одночасье побеждая всё его войско — храбростью ли, хитростью ли. Вместе с этими розовощекими молодцами я завоёвывал трон, соблазнял юных принцесс, вёл армии в великие битвы. Звенели мечи, свистели стрелы, ноги сжимали стремена, когда боевой конь подо мной устремлялся в атаку. А когда все противники были повержены, и на меня возлагали корону из сияющего золота, я садился на престол, держа за ладонь свою красавицу-жену, и клялся кланяющейся мне толпе, что буду править достойно и мудро. Меня переполняли счастье и гордость, и завершающая точка вызывала у меня внезапное смятение; я вздрагивал и с разочарованием постигал, что сижу за столом в полутьме, а свеча догорает, и пламя её становится алее и длиннее.

Бывало и наоборот — конец книги становился для меня избавлением. То были жуткие истории, страшные, кровавые, где трупы встречались чаще, чем живые люди. Кто-то страдал, кто-то умирал, кого-то подвергали жесточайшим пыткам — и я, растворённый среди страниц, пропускал всё это через себя. Дыхание моё становилось сбивчивым, глаза стекленели, пальцы сами собой хватались за край стола — но губы всё так же продолжали шептать прочитанное, и одна ветхая страница переворачивалась за другой. Пробуждаясь после безрадостного финала, я облегчённо вздыхал и вытирал холодный пот со лба.

Но то были две крайности — большинство историй столь сильных ощущений не вызывало. Моим любимым чтением были спокойные, безыскусные рассказы о простых людях, об их жизнях и превратностях судеб. Люди рождались в узком пространстве между переплётами, жили там, зачинали детей, работали и умирали. Такие сюжеты были мне больше по нраву, чем те, в которых страсти звенели пружиной, увлекая меня в свои дебри; после них можно было спокойно посидеть, глядя на гаснущую свечу, потом с ленцой встать и отправиться в постель, а не мерить комнату шагами в попытке избавиться от осколков чужих жизней, занозой вонзившихся в разум.

Иногда, закрывая книгу, я испытывал внезапный приступ отчаяния, от которого сдавливало горло, и слёзы туманили взгляд. Вопросы, накопившиеся за долгие годы, теснились в голове, разрывая её изнутри. «Кто я такой? — спрашивал я себя. — Как я сюда попал? За какие грехи? И сколько мне здесь ещё быть?». В молодости я в панике выбегал в коридор и бежал, бежал вперёд в темноту без оглядки, даже не захватив с собой канделябр… и ворсистая тьма принимала меня, обволакивала и успокаивающе гладила по спине. В конце концов, я падал без сил на каменный пол и в исступлении бил по нему кулаками, пока не терял сознание. А когда вновь открывал глаза, оказывалось, что я лежу на кровати, а на столе, как всякий раз после пробуждения, горит новая свеча, зажженная незнамо чьей рукой. Жмурясь от головокружения, я вставал на ноги и выбирался в коридор, чтобы найти для себя следующую книгу и новое приключение.

Но что бы ни произошло со мной — в какие бы далёкие странствия меня ни завели истории при колеблющемся пламени свечи, в каком бы обличии я ни предстал, в каких бы жарких объятиях ни нежился — глубоко внутри всегда тлеет искра окончательной истины: вот я сражаю врагов, срываю цветы для возлюбленной, подбрасываю к небу смеющегося малыша — а где-то совсем рядом под тёмным небом меня терпеливо ждёт та единственная, которой я когда-либо принадлежал и буду принадлежать; та, кто смотрит в ночь пустыми глазами и точно знает, что рано или поздно я выплыву из глубин самых красочных видений, чтобы вернуться к ней. Моя единственная. Моя неповторимая. Моя Альфа, моя Омега, моя любовь.

Моя Никта.

2013 г.