Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– Карл, доспех взять полный, но оружие не применять, погоним их кулаками и палками, а ещё возьмите две телеги, заберём у них всё, и ламп возьмите, дороги туда хорошей нет, Сыч чуть не убился, а поедем мы в ночь.

– Сейчас выходим?

Как Волкову это нравилась, Брюнхвальд даже не спросил, сколько он заплатит его людям, не спросил, как поделят добычу, если она будет, он только спросил, когда они выходят. Определённо Карл Брюнхвальд ему очень нравился.

– Сейчас, – сказал Волков и крикнул: – Максимилиан, доспех мне и коня.

– А мне что делать? – Спросил Фриц Ламме, очень надеясь, что его не потащат туда, откуда он только что приехал.

– Ты тоже с нами.

Фриц махнул рукой в сердцах. Ну что уж, с таким господином жить – спокойствия не видать.

Он уже надел доспех, как вспомнил о деле об одном. Он вспомнил, что землемер Куртц сказал, что на заре уедет, и надумал с ним проститься, так как до зари вернуться не смог бы.

Он нашёл его в кругу солдат у костра. Солдаты будут очень приветливы к тебе, если ты тоже солдат. Так и бывает всегда, стоит подсесть к какому-нибудь костру, да сказать, где ты был и с кем служил, так обязательно найдутся такие, что служили там же или рядом. Или ходили под теми же знамёнами. Или знали того, кто служил где-то рядом. А уж если узнают, что на одном поле в бою бывали, можно не сомневаться, что и ужин и ночлег, пусть и плохой, но у тебя будет. Куртц, как бывший ландскнехт, хотя они бывшими не бывают, в любой момент император может просить встать под знамя его, пользовался у солдат уважением, и ему быстро дали место у самого огня и оловянную, солдатскую миску с бобами. Он уже был сыт, когда Волков позвал его отойти в сторону.

– Ишь, ты! – Куртц удивлённо глянул, на доспех, в который уже облачился кавалер. Тот надел всё, кроме шлема. Ночь была тёплой, в подшлемнике было бы жарко. – Видать, вы спать не собираетесь, или уж очень сильно боитесь тутошних комаров.

– Они тут сущие звери, – сказал Волков и протянул Куртцу деньги. – Держите.

От костра света долетало немного, но даже при том свете землемер рассмотрел, что денег-то в ладони у Волкова немало.

– Сколько тут? – Спросил землемер, не трогая денег.

– Берите, корпорал, – говорит Волков. – Тут пять монет.

– Вообще-то вы не обязаны. Я рассчитывал на один талер в благодарность. – Куртц так и не решался протянуть руку за деньгами.

– Бери, брат-солдат, у меня они не последние, – настаивал Волков.

– Так вы из наших? – Спросил землемер. – Из солдат?

– Тянул эту лямку пятнадцать лет без малого. Пока в гвардию не подался, так и там ещё послужил. Не всегда я был рыцарем.

– А я и чувствую, что спеси в вас мало для благородного, не гнушаетесь, говорите со мной вежливо. Я всё гадал: отчего так?

– Бери деньги, – произнёс Волков.

– Спасибо вам, – сказал Куртц. – Семья у меня немаленькая, лишними не будут.

Уж чего-чего, а жадности Волкову было не занимать, но что он всегда знал, что он всегда тонко чувствовал, так это то, когда нужно сквалыжничать за каждый крейцер, а когда можно и щедрым быть.

И сейчас он не прогадал.

– Как начнутся осенние фестивали по поводу урожая, приезжайте в Мален, – заговорил Куртц, пряча деньги поглубже в одежду. – Там в «Ощипанном гусе» четвёртого и пятого октября собираются старики из Южной роты Ребенрее пить пиво с острой колбасой и калачами, я там заместитель председателя. Я вас познакомлю со всеми ребятами. И с почтмейстером, и с Первым писарем штатгальтера Его Императорского Величества, и с другими нужными людьми.

– Обязательно приеду. – Обещал Волков.

– Мы празднуем два дня, – продолжал землемер,– вы не пожалеете, что там ни говори, кавалер вы или нет, а старые солдаты должны держаться вместе.

– Истинно, – сказал Волков и протянул землемеру руку.

Тот пожал её крепко, как и подобает ландскнехту императора.

Утро было тихое-тихое. Из оврагов вместе с ручьями вытекал туман, заливая все окрестности белым озером, из которого торчали лишь верхушки кустарника, да репейника. И те все мокры были от обильной росы.

Ещё птицы петь не стали в небе, ещё солнце едва-едва показалось на востоке, когда Волков, Брюнхвальд и их люди (двадцать два добрых человека), подошли к реке. Люди были в дурном расположении духа. Ещё бы, почти всю ночь тащились там, где чёрт ногу сломит, да ещё с телегами. Хорошо, что лампы взяли. Да к тому же под утро все промокли насквозь от росы, что лилась на них с кустов. Башмаки и чулки хоть выжимай. У стёганок рукава тяжелы, словно из железа они.

И вот дошли. Лошадей возницы держали под уздцы, чтобы не дай Бог не заржали. По ночи, по туману да рядом с рекой очень далеко лошадиное ржание слышно будет. Волков спешился и с Брюнхвальдом, с Сычём и с сержантом пошли на холм поглядеть, как там браконьеры.

А те почти все спали. Дым от прогоревшего костра полз к реке, мешаясь с туманом, только один из воров встал по нужде, да потягивался теперь, у реки стоял.

– Не все тут, – сказал Сыч. – К вечеру я их четырнадцать насчитывал. У костра только восемь дрыхнут. Всего получается девять.

– А лодки все? – Спросил Волков.

– Да все четыре тут.

– Значит, никто не уплыл, значит, где-то в лачугах прячутся.

– А пахнет как вкусно, – сказал Брюнхвальд.

– Да не то слово, господин, – согласился Сыч. – Это от коптилен, вон, видите, дымятся. Я тут до вечера нюхал это всё, а ведь с утра не жрамши, думал, помру от пытки такой.

– Думаю, я с десятью людьми выйду и начну брать этих, – сказал Волков, разглядывая спящих, – а вы, Карл, с остальными обойдите лачуги с севера, вдруг они там, если выскочат, так тоже их берите.

– Как прикажите, кавалер.

– Сержант, продолжал Волков, – скажи людям, чтобы не усердствовали, рёбра и кости не ломали, зубы и глаза не выбивали. Нам с тем берегом распря не нужна. Всё заберём у них да выгоним на свой берег.

– Сделаем, господин, – обещал сержант.

Так почти и вышло всё. Успел, правда, тот, что был у реки, крикнуть, да толку от этого не было. Всех остальных, кто просыпался, малость били. Без злобы, для острастки больше. А те, что в лачуге спали и среди которых был долговязый грубиян, тем уже больше досталось. Вздумал долговязый предводитель лягаться, да за нож хвататься, так люди, что с Брюнхвальдом были, его угомонили, пару раз дав ему как следует древком алебарды, у того прыть и прошла. За одно и товарищам его, что спали в лачуге, тоже пару раз дали, чтобы предводителю не обидно было.

Приволокли долговязого, бросили у ног коня Волкова, а Сыч тут как тут:

– А неплоха у него шапка, – и шапку с головы высокого стащил, на себя напялил. – Как раз мне в пору.

– Не тронь, – начла было долговязый.

Но Сыч к его носу кулак поднёс, а кулак у Сыча немаленький: