Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

С ним бы и Ёган. Он стал за спиной у кавалера, а староста поклонился и стал про меж господ, стоял мрачен, предчувствуя тяжкий разговор.

Всю свою нелёгкую крепостную жизнь Михаэль Мюллер прожил здесь, в Эшбахте, и видел много господ. И знал наверняка, коли позвали тебя господа на разговор – жди беды. Либо отнимут что-то, что до того ещё не отобрали, либо пороть будут. От господ другого не жди.

– Господин барон фон Фезенклевер, – сразу начал Волков, – говорит, что вы задолжали ему двадцать один талер.

– И шестьдесят крейцеров, – напомнил барон.

Он давно начинал уже раздражать Волкова, а тут раздражение стало ещё и расти, кавалер покосился на барона, но говорить стал он со старостой:

– Так должны вы или нет?

– Ну, раз господин барон так говорит, значит должны, – отвечал тот с тяжким вздохом.

– Отчего же так много денег вы должны господину барону? – Спрашивал кавалер.

– Да не помню я уже, – отвечал мужик, глядя в землю.

Корова глупая! Никак про себя по-другому и назвать-то его Волов не мог. Вот как тут можно правды доискаться, коли староста такой дурак? Придётся на слово барону верить. Тем более что этот увалень на всё соглашается сразу. А тут Ёган, что стоял за Волковым, наклонился и в ухо ему сказал:

– Вспахано тут сто двадцать десятин, не больше. С нас управляющий в Рютте брал за сто десятин полтора талера, если давал на вспашку лошадей и плуг с лемехом, а за семена с бороной ещё два талера. Так тут плуга нет, пашут сохой, бороны нет, думаю, за всё не больше дух талеров они ему задолжали. И то если считать с семенами.

Ну вот, Волков и сам думал, что барон его мужиков обдирал безжалостно. А тут уже и думать было нечего.

– Отчего же так много вы задолжали? – Не унимался он. – Сколько же вы раз просили лошадей у барона?

– Два года подряд, – за старосту отвечал барон, – озимые и яровые на моих лошадях пахали.

– Неужели на двадцать талеров напахали? – Притворно и едко удивлялся кавалер. – Уж не тех ли лошадей, господин барон, вы им в пахоту давали на которых вы и ваши рыцари приехали?

– Не тех, – сухо отвечал фон Фезенклевер. Он прекрасно чувствовал тон Волкова. – Те лошади рыцарские, мужичью таких доверять нельзя. Но давал я им тоже добрых коней. И ещё семена давал. Говори, мужик, давал я тебе семена?

– Давали, – сразу согласился староста.

– А горох, шесть мешков гороха давал зимой? Когда ты пришёл и говорил, что зиму не переживёте? – Продолжал барон.

– Давали. – Опять соглашался Михаэль Мюллер.

– А то, что лошадей вы мне осенью вернули с потёртой шеей? Было?

– Там только одна такая была, да и то оттого, что хомут ваш плох был. – Вяло отговаривался староста.

Волков глядел на всё это с отвращением и понимал, что опротестовать эту большую сумму без ругани и обид у него точно не получиться. А ругаться с соседями вот так сразу он не хотел. Продолжать эти разборы стало делом бессмысленным и, как ни жалко ему было этих денег, он решил заплатить всё барону, на том и закончить.

– Я выплачу вам все деньги, – сказал он барону, вставая, и тут же обратился к старосте, – а ты… – Он потряс перед ним пальцем, – вы вернете мне всё до пфеннига.

– Ну, что ж, – вздохнул тот, не глядя на Волкова и не очень-то в это веря, ответил, – вернём, господин.

Этот мужик мог быть сильным человеком, но был слишком худ и костляв для этого.

Волков отсчитал деньги и дал их Ёгану, сам отдавать их барону не захотел. Барон с видом победителя забрал у Ёгана деньги сам, не гнушался взять своей рукой и с радостью, видно, и вправду было жаден. Тут же господа рыцари собрались. Кажется, не по душе было им в гостях с солдатами, сразу уехали.

А когда они уже отъехали, к Волкову подошёл мудрый Рене и произнёс, глядя им в след:

– Деньги вы, кавалер, потеряли, но друзей не приобрели.

Волков глянул на этого опытного и, кажется, умного офицера раздражённо и ничего не ответил. Но злился он не на него, даже не на спесивого фон Фезенклевера. Злился он на тех людей, что жаловали ему эту землю в прокорм, такую землю, где мужики едва живы от голода.

Волков позвал к себе старосту, хотел отчитать дурака за то, что не мог и слова попрёк барону сказать, заодно поспрашивать хотел про жизнь, но как староста пришёл, тут же к нему подошли Рене и Брюнхваль, последний сказал:

– Люди наши желают говорить с вами, кавалер. Говорят, пока они при броне и оружии хотят начать с вами разговор.

– Разговор? Что за разговор? – Спросил Волков, понимая, что, если солдаты при оружии, значит разговор будет официальный.

– Хотят говорить о земле.

– О земле? – Казалось, этот вопрос не должен был Волкову быть в новость. Знал он, что люди об этом спросят. Но не думал он, что так скоро. А почем нет? Люди пришли с ним в надежде на спокойное житьё, спросили у местных насчёт земли, местные сказали им, что земли тут пахать – не перепахать, хоть и плоха она. Вот они и интересуются. Да, вопрос, видно, назрел. И он сказал офицерам: – Что ж, давайте поговорим, зовите людей.

Он уселся на то место, на котором сидел, когда говорил с бароном.

Ему поставили стол, за ним стали Брюнхвальд и Рене, а солдаты построились пред ними. Стали в четыре линии. Причём люди Рене и Бертье стали вместе с людьми Брюнхвальда. Кажется, были они заодно. Вперёд к нему вышли сержанты, избранные корпоралы и старые уважаемы солдаты – старшины. Кланялись ему. Им он лавок не предложил, чтобы стояли и понимали, кто тут господин. Было их всех без малого двадцать. Самый старый из сержантов поклонился ещё раз и заговорил нараспев и громко, чтобы всем было слышно:

– Звать меня сержант Руффельдорф. Уполномочили меня люди из рот господина Рене, господина Бертье и господина Брюнхвальда говорить за всех них.

– Меня вы знаете, – так же громко и коротко ответил Волков. – Говори.

– Пришли мы сюда с вами, чтобы найти себе здесь пристанище…

Волков поднял руку, прервал его и, чтобы не было потом упрёков каких, напомнил:

– Я вас сюда не завал, пришли вы сюда своею волей.

Руффельдорф обернулся к солдатам, словно искал там поддержку, солдаты напряжённо молчали, стояли тихо, ни шороха, ни возгласа, а сержант снова повернулся к Волкову и офицерам и продолжил.

– Знаем мы, что земли у вас непаханой много.

– Много, – согласился Волков.

– Хотим мы знать, дадите ли вы нам пахать ту землю?

Вопрос был, кажется, простым, но это только на первый взгляд. Только на первый взгляд. Он сидел и молчал, понимая, что сотни глаз смотрят на него и сотни ушей ждут его слов. Но говорить им он не торопился. Он ещё сам не знал, что делать. Он продолжал считать, что земля эта – насмешка над ним. Удел этот – наказание.

Не в кормление ему его дали, а в позор и разорение. И он ещё ничего не решил, он вообще подумывал о том, чтобы отказаться от милости такой. А если сейчас согласиться и дать солдатам и офицерам землю, это всё равно, что дать им обещание. Каков же он будет потом, когда надумает бросить эту землю и уехать отсюда в Ланн. Что тогда он скажет всем этим людям? Идите куда хотите, а я уезжаю. Потому он молчал, не давал своего согласия. А солдаты стояли в тягостном напряжении, ожидая слов его. Не знали они, почему молчит он, и просто ждали его решения.