Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– Так некогда было, за кабаном ехали,– пояснил солдат.

– Вспомните то место?– Не отставал монах.

– Вспомним,– отвечал ему Бертье,– только путь туда не близкий, до темноты туда доедем, а вот обратно придётся по темну ехать. Завтра можно будет.

– Потом съездите, похороните.– Сказал Волков монаху.– Завтра в Мален едем.

Он пошёл к себе за стол, не пригласив ни Бертье, ни Рене, ни Брюнхвальда. Не то было у него настроение. Попросил ужин у Ёгана. А тот сказал, что ужин ещё и не готовил, так как занят был весь день.

И ругать его было не за что, хоть и хотелось. Потому, что это была правда, и все, что мог сказать Волков Ёгану, так только то, что просит его уже не первый раз найти ему слугу, а тому всё недосуг. И Ёган опять ему обещал слугу найти. Завтра же.

Сначала Агнес даже нравилось, что люди побаиваются её кучера.

Сторонятся его, и стараются даже не смотреть лишний раз. Уж больно зверообразен был лик, да и весь вид Игнатия Вальковского.

Его истлевшая рубаха, его драные, широкие панталоны, чёрные, сто лет не мытые ноги, пугали людей. Но особенно пугала людей разодранная щека, чуть поросшая жёсткой щетиной.

Но когда ему перед ночью, даже не открыли ворота постоялого двора, оставив их опять ночевать на улице, Агнес решила, что надобно ему вид иметь приятный. Не разбойница она, чтобы люди её чурались, а госпожа. Пусть боятся, да кланяются, а не боятся, да разбегаются.

Позвала она его к себе, поглядела на него сначала долго, и даже рукой своею по щеке его провела, а потом и говорит, брезгливо пальчики платком вытирая:

– Грязен ты, как нищий на паперти, и смердишь так же. Как в первый город приедем, так в купальню ступай.

– В купальню?– Удивлённо переспросил кучер.

– А потом к цирюльнику.– Продолжала молодая госпожа, кидая платок служанке.– Только вели ему бороду тебе не брить, пусть щетина на щеке отрастёт, уж больно ты страшен дырой своей.

А потом одежду я тебе справлю такую, чтобы знали все, что ты не разбойник и не зверь дикий, а кучер и конюх доброй госпожи.

– Как пожелаете,– отвечал Игнатий.

Вот только в одном был вопрос. Все мелкие деньги, кроме монеты в десять крейцеров, что были у неё, она потратила до гроша медного, и оставался у неё всего один золотой, да эта мелкая монетка. А гульден, он был старый, потёртый от времени, и уже потерявший часть своей стоимости, дал ей ее господин.

И больше денег у неё не было. Но это почему-то её не волновало. Ей и в голову не приходило, что она будет испытывать нужду. Она была уверена, что найдёт денег столько, сколько ей надобно будет. Как? Того она ещё не ведала. Но знала, что придумает способ. Деньги… деньги они у людишек водятся, а людишки… а людишки её боятся. А значит, не будет она без денег.

Карета остановилась на перекрестке дорог. Там, на перекрёстке, сидел мужик, торговал корзинами и деревянными башмаками.

И пока Игнатий, спустившись с козел, ходил и смотрел сбрую на лошадях и поправлял её, Агнес вышла из кареты размять ноги.

Вышла, потянулась, выгибая спину, а потом, поглядев на деревянные башмаки, спросила у мужика:

– Далеко ли до Хоккенхайма будет?

– Денёк ещё ехать вам, госпожа,– с поклоном отвечал тот. Он указал на запад.– Туда вам ехать.

– А там тоже город, кажется?– Агнес приглядывалась к дороге, что вела на север.

– Истинно, госпожа,– говорил мужик,– Клевен вот-вот будет, три версты и он, но городок то не большой, а если вам большой нужен, так дальше, в двух днях пути, если по реке ехать, и Фёрнебург будет.

– А что это за Клевен?– Спросила Агнес.

– Городишко мелкий, хоть и со стенами, но Хоккенхайму не чета.

– А купцы, портные там есть?

– Эх, молодая госпожа, да куда ж без них-то, – засмеялся мужик,– купчишки они как клопы, без них никуда. Они везде заводятся. И портные там тоже есть.

Агнес повернулась и пошла к карете, на ходу кинув кучеру:

– На север поедем, в Клевен. Мужик говорит, что тут не далеко.

– Да, госпожа,– ответил Игнатий и полез на козлы.

Городишко Клевен был и вправду Хоккенхайму не чета. Город был мал, стены старые, ров давно зарос и осыпался, ворота перекошены, да и стражники на въезде, кажется, пьяны были. Видно, что город был не богат. Церкви без блеска, на улицах в грязи свиньи спят. Иногда и карете не проехать. Нашли трактир, там и стали. Вонь, тараканы пешком по столам ходят, не боятся. Трактирщик дремал, сидел, на забулдыг покрикивал, когда просыпался, а как Агнес увидал так засуетился. Побежал к ней сам, улыбался и кланялся. А та носик морщит, на тараканов глядит и фыркает. Еле он её уговорил за стол сесть, собственным фартуком его протерев. И лавку заодно.

Она села, просила окорок, и пиво. Да спросила, оглядываясь с презрением:

– А с гульдена у тебя сдача будет?

– Не извольте беспокоиться.– Заверил трактирщик.– Найдётся.

– Так неси, тогда,– велела Агнес, нерешительно присаживаясь на край лавки.

– Слышал, дурень, бегом беги,– сказал трактирщик мальчишке-разносчику и для острастки дав ему подзатыльник.

– Ночевать тут не будем,– говорила молодая госпожа служанке,– не хочу, чтобы по мне тараканы ползали ночью, или клопы мной обедали. Вещи не разгружай, скажи кучеру, пусть идёт купальню сыщет и цирюльника, да быстро всё делает. Передай ему.– Она сунула служанке последнюю мелкую монету в десять крейцеров.

Остался у неё только старый гульден.

Ута ушла, а к столу девушки прыщавый мальчишка подал окорок, нарезанный тонкими ломтями, и хлеб, и пиво. Она оглядела всё это придирчиво, со всех сторон заглянула, прежде руками не трогая, и показалось ей, что есть это можно и окорок мухами не засижен и по краям не пожелтел, хлеб не стар, и огромная кружка с пивом не грязна. И уже после того, взяв кружку двумя руками, уж больно она тяжела была, Агнес с удовольствием отпила пива прохладного. Облизала губу от пены и принялась есть окорок, обязательно беря те куски, на которых было сальце. И очень ей было вкусно, и окорок и пиво были неплохи.

Тут она случайно подняла глаза и заметила, что трактирщик на неё смотрит и улыбается подобострастно. Улыбкой своей беззубой говоря, что готов любому её желанию служить. Не любила девушка когда смотрят на неё во время еды. Тем более такие вот мужики. Хотела нахмуриться, чтобы мерзавец зенки свои отвёл, не пялился, да вдруг не стала, мысль ей тут в голову пришла одна.

Снова берёт она кружку большую, снова пьёт пиво, а поверх кружки на трактирщика смотрит неотрывно. А тот и дела свои бросил, тряпкой руки вытирает, да улыбается ей и даже кланяется.

А Агнес не ставит кружку на стол, а пальчик указательный чуть отвела и стала трактирщика им к себе манить. Поди, мол, сюда, любезный, поди. И смотрит поверх кружки на него ласково. А тот и рад служить, пошёл к ней, да быстро подошел, согнулся в поклоне и стоит молча повеления ждёт. Девушка ставит кружку на стол, не торопится, смотрит на него, прямо в глаза ему и спрашивает: