Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

И вот когда они с Арсибальдусом Рене в предвкушении радостных хлопот обсуждали важные вопросы и разные мелочи, он его и увидел.

Рене что-то говорил ему о колодцах, о том, что глубоко тут капать нет нужды, а Брюнхвальд уже смотрел на сына и мрачнел от увиденного.

Максимилиан поклонился господам офицерам. Рене тронул край шляпы в знак приветствия, а ротмистр Брюнхвальд только спросил сухо:

– Уж не та ли это одежда на вас, которую даровал вам кавалер, в которой вы должны носить знамя его?

Сине-белый колет с чёрным вороном на груди был грязен неимоверно.

– Я немедля постираю одежду, – робко произнёс Максимилиан, неотрывно глядя на отца.

Он постирает! Да разве ж можно отстирать такую грязь, тут и опытная прачка спасовала бы. Да и то только полбеды! Четверть беды! Одежда вся была подрана, особенно шитьё пострадало, черный ворон на груди был весь содран. Сплошные нитки висят. Да и широкие рукава тоже хоть оторви да выбрось.

– Постираете? – Приходя в гнев, переспорил ротмистр.

Терпеть не мог Карл Брюнхвальд нерях. Неряха либо дурак, либо лентяй, а скорее всего и то, и другое вместе. И вот вам его сын, за которого он поручался и просил уважаемого человека, приходит в таком виде. Да ещё всё это на виду у господина Рене.

– Ваши чулки разодраны, даже туфли ваши разодраны, – продолжал ротмистр. – Вы что, проиграли сражение?

– Отец, я просто шёл ночью по дороге… – Начал Максимилиан.

– Ночью? По дороге? – Брюнхвальд кривился. – Так что заставило вас разгуливать по дрогам ночью?

– Кавалер дал мне задание доставить госпожу Агнес в Мален. Вот я и…

– А лицо вам случайно не госпожа Агнес расцарапал? – Едко поинтересовался отец.

Максимилиан вдруг подумал, что, скажи он правду, господа офицеры его на смех поднимут.

– Надо бы было в городе остаться, я не подумал там и пошёл на ночь глядя домой. Я… На меня ночью напали волки и я…

– А где ваш берет? – Прервал его отец.

Юноша только вздохнул в ответ.

– Ваш берет был из бархата и на подкладке из атласа, цена ему талер, не меньше, где же он?

Максимилиан молчал.

– Уж не волки ли его забрали? – Продолжал ехидничать отец.

Самое смешное было бы, скажи он правду. Скажи он отцу, что когда спустился с древа, так берета он нигде не нашёл, как ни искал. И в правду получалось, что берет его забрали волки. Вернее, волк. Или, может, демон.

Лицо ему исцарапала бесноватая и хохочущая госпожа Агнес, берет его забрали волк с глазом жёлтым. Да всё это, может, и звучит смешно, но на самом деле всё это было страшно. Даже вспоминать было страшно.

– Завтра же отпрошу вас у кавалера, поедете со мной в город, – сухо сказал отец, – исправите одежду у портного и купите берет. А до того что бы не смели являться в таком виде к нему. Идите к солдатам и говорите, что больны. – И добавил обидным презрением: – Знаменосец.

Карл Брюнхвальд повернул коня и поехал к лагерю. И Рене с ним. Но Рене не был строг и подмигнул юноше, мол, ничего, друг, бывает.

И Максимилиан пошёл за ними следом. Только очень ему хотелось поговорить обо всём, что случилось вчера с тем, кто это будет слушать и не будет смеяться. А такой человек тут был только один.

И звали его брат Ипполит.

Брата Ипполита любили все, кто его знал. Человек он был неспесивый и благосклонный, мудрый не по годам. И эта его мудрость была не кичливым всезнайством или холодной бесстрастностью, а тёплой мудростью внимания и понимания, без всякого налёта поповского поучения. Он был старше Максимилиана на несколько лет, года на четыре, и не потешался над ним, слушая его рассказ и про ночные приключения и про госпожу Агнес, про погубленную одежду и неудовольствие отца.

И рассказ юноши не оставил молодого монаха равнодушным. Он сказал Максимилиану сразу:

– У меня есть два талера, коли нужно вам, один талер могу дать вам на поправку платья.

– Да нет же, я не о том вам говорил, – поморщился Максимилиан, – то мне отец купит. Я же про госпожу Агнес…

– О том молчите, – тихо, но твёрдо сказал монах, – все замечают, что госпожа Агнес стала сама не своя.

– Слава Богу, что хоть уехала, – произнёс юноша, – проходу мне не давала ещё в Хоккенхайме.

– Молчите, говорю вам, – настоял брат Ипполит. Он, как и все, замечал, как на глазах меняется тихая и богобоязненная девочка из Рютте.

И знал он о ней такое, о чём Максимилиан и не догадывался, так же знал, что господин на все изменения и странности Агнес, смотрит сквозь пальцы. Может потому, что Агнес могла боли в его ранах унять. Или может потому, что Агнес умела заглядывать в шар. Это было особенно богомерзко, но об этом брат Ипполит не писал даже своему духовнику аббату Деррингхофского монастыря. Молчал. Хотя и терзался, от того что приходилось это сркывать.

– О госпоже Агнес никому, ничего не говорите, может, к вам она льнёт, от ого, что сердцем она к вам благосклонна, – предположил брат Ипполит.

– Сердцем! – Фыркнул Максимилиан, вспоминая, как хватала она его пальцами цепкими, как грызла его зубами.

Сердцем это не про госпожу Агнес.

– А насчёт волка у меня мысль есть, нужно книгу мою посмотреть. Сейчас меня мужик местный ждёт, ребёнок у него захворал, а вот после возьмём книгу и обязательно почитаем, про то, какие волки бывают. Может, вы простого волка видели.

Весь вид юноши выражал: Ну да, как же, простого. Такого простого, что на дерево прыгал. Но раз монах так считал, он произнёс:

– А я пойду к солдатам, поем, – сказал и пожал плечами, мол, я сказал вам, а вы уж сами думайте, – а то со вчерашнего обеда не ел ничего. Только воду из луж пил.

Нога не болела ровно до того момента, как снова нужно было садиться на коня. Волков вздохнул, сколько ни высиживай, не оттягивай неприятный момент, а на коня сесть придётся.

Ёган помог ему сесть, и они поехали дальше смотреть границы.

Ехали от леса на восток, вверх по реке. Места тут были всё такие же дикие и пустынные. Только кострища да обрывки сетей на берегу говорили, что иногда тут бывают рыбаки. Так доехали они до места, где река резко заворачивала на север.

– Всё, – сказал Куртц, – вот и вся ваша южная граница, граница с кантоном Брегген закончилась. Вся граница у вас с ним по реке. Кроме куска где лес растёт.

– А там? – Спросил кавалер, указывая на восток.

– Фринлнад. Фамильные вотчины курфюрстов Ланна.

Они повернули на север и поехали вдоль реки. Река стала заметно уже и заметно быстрее. И места по берегу её были совсем иные, чем на западе его земель. Там холмы и овраги, а тут сплошные низины вдоль реки. По оврагам с запада сюда стекли десятки ручьёв, и земля была от этого сыра. Так сыра, что следы от конских копыт начинали заполняться водой. И трава во многих местах росла не полевая, а болотная. Во многих других местах стояли большие и давние лужи, заросшие жёлтой, склизкой тиной. И в которых резвились разные гады. Унылы были места эти, никак не веселее, чем заросшие репейником и кустами овраги на западе. Хотя сама земля была не так красна как на западе.