Дин Кунц - Ангелы-хранители [litres]

Распаковав сто полотен, кое-какие развесив и убрав остальные в свободную спальню, Нора с Трэвисом вдруг поняли, что умирают от голода.

– Гаррисон, наверное, сейчас тоже обедает, – сказала Нора. – Не будем ему мешать. Давай сперва поедим, а уж потом позвоним.

Эйнштейн сразу же отправился в кладовку и, нажимая на педали, извлек из трубок нужные буквы.

УЖЕ ТЕМНО СПЕРВА ЗАКРОЙТЕ СТАВНИ

Удивленный и обеспокоенный необычной заботой ретривера о безопасности, Трэвис торопливо обошел все комнаты, закрывая ставни на задвижки. Он был настолько заворожен восторженной реакцией Норы по поводу прибытия картин, что даже не заметил, как на Биг-Сур опустилась ночь.

На полпути к выходу из гавани Гаррисон, положившись на то, что расстояние и рев двигателя не позволят подслушать их разговор, сказал Делле:

– Держись края фарватера и подведи яхту к концу северного волнолома.

– Ты уверен? – забеспокоилась Делла. – Ведь ты далеко не мальчик.

Гаррисон игриво похлопал Деллу по заднице:

– Нет, я даже лучше.

– Мечтать не вредно.

Чмокнув Деллу в щеку, Гаррисон пробрался вперед вдоль леера правого борта и приготовился к прыжку. На Гаррисоне были лишь темно-синие плавки. Конечно, не мешало бы надеть мокрый гидрокостюм, так как вода была слишком холодной. Однако Гаррисон решил, что вполне сможет доплыть до волнолома, обогнуть его и незаметно взобраться на северный край буквально за несколько минут, а значит, переохлаждение ему не грозит.

– У нас гости! – крикнула стоявшая за штурвалом Делла.

Оглянувшись, Гаррисон увидел катер морского патруля, направлявшийся к ним с юга из гавани со стороны левого борта.

Они нас не остановят, подумал Гаррисон. У них нет на это законных прав.

И все же нужно было срочно прыгать за борт, прежде чем патрульный катер подойдет к яхте с кормы. Пока патрульный катер находится по левому борту от «Неповторимой грации», оттуда не смогут увидеть прыжок Гаррисона. И светящийся кильватерный след яхты, за штурвалом которой стояла Делла, позволит ему незаметно обогнуть волнолом.

«Неповторимая грация» плыла на максимально комфортной для Деллы скорости, подпрыгивая на неспокойной воде и заставляя Гаррисона крепко держаться за леер. И все же яхта шла мимо каменной стенки волнолома до обидного медленно, а патрульный катер между тем неумолимо приближался. Однако Гаррисон продолжал тянуть время, не решаясь прыгать в воду в ста ярдах от конца волнолома. Ведь если Гаррисон прыгнет слишком рано, то не сумеет незаметно обогнуть волнолом – нет, в таком случае ему придется плыть к волнолому и карабкаться на него прямо у всех на глазах. Патрульный катер был уже в ста ярдах от яхты – Гаррисон отлично его видел – и начинал обходить ее сзади. Гаррисон больше не мог ждать, не мог…

– Пора! – крикнула из-за штурвала Делла.

Гаррисон перепрыгнул через леер прямо в черную воду и поплыл к волнолому.

Вода оказалась реально холодной. У Гаррисона перехватило дыхание. Он пошел ко дну, потерял ориентацию, не мог найти поверхность, запаниковал, начал барахтаться и наконец выплыл, жадно хватая ртом воздух.

Как ни странно, но «Неповторимая грация» находилась совсем рядом. Гаррисону казалось, будто он барахтался под водой минуты две, не меньше, но, вероятно, не больше пары секунд, поскольку яхта не успела далеко отойти. А патрульный катер неотвратимо приближался. Гаррисон, поняв, что кильватерный след яхты не сможет его прикрыть, сделал глубокий вдох и снова ушел под воду, оставаясь там, насколько хватило дыхания. Когда Гаррисон вынырнул, Делла и преследователи были далеко впереди. Теперь с катера его вряд ли могли заметить.

Прибой медленно нес Гаррисона мимо оконечности северного волнолома: стены из валунов и камней, поднимающейся на двадцать футов над водой подобно испещренному серыми и черными пятнами крепостному валу. Гаррисону нужно было не только обогнуть конец волнолома, но и проплыть в сторону суши против течения. И он решительно поплыл. Интересно, с чего он взял, что это будет проще простого? Тебе уже почти семьдесят один год, сказал он себе, огибая каменный конец волнолома, освещенный огнями створного знака. И чего ради ты вздумал разыгрывать из себя героя?

Однако в глубине души Гаррисон понимал, чего ради он это делает: им двигала глубокая убежденность, что собака должна быть свободной и правительство не вправе рассматривать ее как свою собственность. Раз уж мы зашли так далеко, что позволяем себе творить подобно Господу нашему Иисусу Христу, то должны научиться поступать так же справедливо и милосердно, как Он. Именно это Гаррисон сказал Норе и Трэвису – и Эйнштейну – в ту ночь, когда был убит Тед Хокни, и адвокат искренне верил в каждое сказанное им слово.

Соленая вода щипала глаза, затуманивала зрение. Вода попала в рот, разъедая язву на нижней губе.

Преодолевая встречное течение, Гаррисон обогнул волнолом. Теперь его невозможно было заметить из гавани. Подплыв к каменной стенке, он уцепился за первый валун, до которого сумел дотянуться, и повис, собираясь с силами, чтобы выбраться из воды.

За время, прошедшее после побега Норы с Трэвисом, Гаррисон очень много размышлял об Эйнштейне и еще больше укрепился во мнении, что держать в неволе такое высокоразвитое невинное существо было проявлением величайшей несправедливости, несмотря на то что узником была собака. Гаррисон посвятил свою жизнь торжеству справедливости, что стало возможным благодаря законам демократии и свободам, основанным на этой справедливости. Если мужчина, имеющий идеалы, решает, будто он слишком стар, чтобы рисковать всем ради того, во что он верит, тогда он уже не мужчина, имеющий идеалы. Да и вообще не мужчина. Эта жестокая правда заставила Гаррисона забыть о возрасте и подвигла на ночной заплыв. Забавно, что его служению идеалам в течение стольких лет пришлось пройти проверку на прочность из-за собаки.

Но какой собаки!

И в каком дивном новом мире мы живем, подумал Гаррисон.

Генная инженерия должна быть переименована в генное искусство, поскольку каждое произведение искусства является актом творения и никакой акт творения не может сравниться с созданием разумного существа.

Ощутив второе дыхание, Гаррисон выбрался из воды на отлогий край северного волнореза и начал пробираться по камням к берегу. Волны бились о его левый бок. Гаррисон запасся водонепроницаемым фонариком, который предусмотрительно прикрепил к плавкам. И теперь, освещая себе дорогу, он осторожно ступал босыми ногами, чтобы не поскользнуться на мокрых камнях и не сломать лодыжку.

В нескольких сотнях ярдов впереди уже виднелись огни города и серебристая береговая линия.