Дин Кунц - Ангелы-хранители [litres]

– Выведи пикап из амбара и подъезжай к дому, – велел Трэвис.

Пока Нора бежала к амбару, Трэвис завернул Эйнштейна в одеяло, так что оттуда торчали лишь голова, лапы и хвост. Опасаясь ненароком причинить Эйнштейну боль, Трэвис взял его на руки, вышел из ванной и, пройдя через кухню, вынес собаку из дома, захлопнул дверь, но не запер ее, поскольку в данный момент безопасность волновала его меньше всего.

На улице похолодало. Вчерашняя благодать исчезла. Хвойники, дрожа, раскачивались на ветру. Было нечто зловещее в том, как их игольчатые ветви хватались за воздух. Голые лиственные деревья тянули черные костлявые руки к мрачным небесам.

Нора завела в амбаре пикап. Мотор взревел.

Осторожно спустившись с крыльца, Трэвис пошел к подъездной дорожке так, словно нес хрупкий антикварный фарфор. Порывистый ветер поднимал дыбом волосы Трэвиса, с хлопаньем раздувал свисающие концы одеяла, ерошил шерсть на голове у Эйнштейна. Создавалось полное ощущение, будто ветер, точно одушевленное злокозненное существо, пытается отнять у них Эйнштейна.

Нора развернула пикап, затормозила возле Трэвиса и осталась сидеть за рулем.

Верно говорят, что в трудную минуту, в минуту кризиса, в минуту величайшего эмоционального надрыва женщины лучше, чем мужчины, держат удар и делают то, что должно. Сидевший на пассажирском сиденье с собакой на руках Трэвис был не в том состоянии, чтобы вести машину. Он трясся как осиновый лист и, похоже, только сейчас понял, что по лицу у него текут слезы буквально с той минуты, как он обнаружил на полу в ванной комнате Эйнштейна. Трэвис проходил нелегкую военную службу, никогда не паниковал и не цепенел от страха во время чрезвычайно опасных операций группы «Дельта», но сейчас он оказался совсем в другой ситуации, ведь это был Эйнштейн, ведь это был его ребенок. Если бы Трэвису пришлось сесть за руль, он бы наверняка впилился в дерево или съехал с дороги в кювет. В глазах Норы тоже стояли слезы, но она держалась. Кусая губы, Нора вела машину так, словно ее готовили в каскадеры для кино. В конце грунтовой дороги Нора повернула направо и поехала на север по извилистому Тихоокеанскому прибрежному шоссе в сторону Кармеля, где наверняка можно было найти хотя бы одного ветеринара.

Во время поездки Трэвис разговаривал с Эйнштейном, стараясь успокоить и ободрить его:

– Все будет в порядке. Просто отлично. Все не так плохо, как кажется. Ты у нас будешь совсем как новенький.

Эйнштейн заскулил и слабо заворочался на руках у Трэвиса, и тот сразу понял, о чем думает пес. Он боялся, что ветеринар увидит татуировку в ухе, сразу догадается, что это значит, и отправит его обратно в «Банодайн».

– Не волнуйся, мохнатая морда. Никто тебя у нас не отнимет. Богом клянусь, они этого не сделают! Сперва им придется убрать с дороги меня, а им это не удастся. Не выйдет.

– Не выйдет, – мрачно подтвердила Нора.

Однако Эйнштейн, лежавший на груди у Трэвиса, трясся как в лихорадке.

Трэвис вспомнил послание, оставленное на полу кладовки:

СКРИПКА СЛОМАЛАСЬ БОЮСЬ БОЮСЬ

– Не бойся, – уговаривал Трэвис собаку. – Не бойся. У тебя нет причин бояться.

Но несмотря на искренние заверения Трэвиса, Эйнштейн дрожал, так как явно боялся. Трэвис тоже боялся.

На заправочной станции «Арко» на окраине Кармеля Нора нашла в телефонной книге адрес ветеринара и сразу же позвонила ему, чтобы он наверняка был на месте. Кабинет доктора Джеймса Кина располагался на Долорес-авеню, в южной части города.

Нора, ожидавшая увидеть типичную стерильную ветеринарную клинику, очень удивилась, обнаружив, что кабинет доктора Кина находился прямо у него дома, в старомодном двухэтажном коттедже в английском стиле из камня и оштукатуренного кирпича, с деревянными балками и нависающей ломаной крышей.

Они еще шли с Эйнштейном на руках по мощенной камнем дорожке, а доктор Кин уже открыл дверь, словно давно их ждал. Табличка указывала, что вход в приемную был с другой стороны дома, однако ветеринар впустил их через парадный вход. Доктор оказался высоким мужчиной со скорбным землистым лицом и грустными карими глазами, однако улыбка у него была теплой, а манеры обходительными.

Закрыв дверь, доктор Кин сказал:

– Следуйте за мной.

Доктор Кин провел их по коридору с дубовым полом, покрытым длинным узким восточным ковром. Слева по коридору за арочным проемом располагалась уютно обставленная гостиная, выглядевшая вполне обжитой, со скамеечками для ног перед креслами, торшерами, полками с книгами, сложенными на спинках кресел вязаными шерстяными пледами на случай холодных вечеров. В арочном проеме стояла собака, черный лабрадор. Лабрадор мрачно проводил их взглядом, словно понимая всю серьезность состояния Эйнштейна, но за ними не пошел.

В задней части дома, слева по коридору, находилась дверь в чистую белую смотровую. У стен выстроились шкафы со стеклянными дверцами из белой эмали и нержавеющей стали, уставленные склянками с лекарствами, сыворотками, таблетками, капсулами, а также порошками для составления более экзотических препаратов.

Трэвис осторожно положил Эйнштейна на стол и развернул одеяло.

Нора вдруг поняла, что они с Трэвисом со стороны кажутся совершенно обезумевшими, будто привезли к доктору умирающего ребенка. У Трэвиса покраснели глаза. Он больше не плакал, но постоянно сморкался. Да и сама Нора, как только припарковала пикап, поставив его на ручной тормоз, больше не смогла сдерживать слезы. Прямо сейчас она стояла у смотрового стола напротив доктора Кина, обняв одной рукой Трэвиса, и беззвучно рыдала.

Ветеринар, очевидно, привык к сильной эмоциональной реакции владельцев домашних животных. Он не стал бросать удивленные взгляды на Трэвиса или Нору и не стал демонстрировать, что находит их волнение избыточным.

Доктор Кин послушал стетоскопом сердце и легкие ретривера, пощупал ему живот, осмотрел с помощью офтальмоскопа гноящиеся глаза. Эйнштейн не реагировал на все эти процедуры, оставаясь обмякшим, словно парализованным. Единственным признаком, что собака продолжает цепляться за жизнь, были слабое поскуливание и прерывистое дыхание.

Все не так страшно, как кажется, уговаривала себя Нора, вытирая глаза «Клинексом».

Оторвав взгляд от собаки, доктор Кин спросил:

– Как его зовут?

– Эйнштейн, – ответил Трэвис.

– Как долго он с вами живет?

– Всего несколько месяцев.

– А ему делали прививки?

– Нет, – покачал головой Трэвис. – Нет, черт побери!

– А почему?

– Все… очень сложно, – сказал Трэвис. – Но для этого были очень серьезные причины.

– Никакие причины не могут считаться достаточно серьезными, – неодобрительно заметил доктор Кин. – Ни паспорта, ни прививок. Не позаботиться о паспорте и о прививках – крайне безответственно с вашей стороны.