Дин Кунц - Ангелы-хранители [litres]

Если бы он был предан Карен так же, как эти люди какой-то приблудной псине, это означало бы, что ее желания – прежде всего. Если Карен хотела полноценную семью, значит высшим приоритетом должна была быть семья, а отнюдь не карьера. Ведь так? По крайней мере, ему, Лему, следовало пойти на компромисс и завести детей, когда им с Карен только стукнуло тридцать. Что уж там говорить, карьеру нужно было делать после двадцати, а после тридцати – подумать о детях. Сейчас ему сорок пять лет, почти сорок шесть, а Карен – сорок три, и, скорее всего, поезд уже ушел.

На Лема вдруг нахлынуло беспредельное одиночество.

Он вылез из постели, пошел в трусах в ванную, включил свет и уставился на себя в зеркало. Ввалившиеся глаза были в красных прожилках. Он так похудел за то время, что вел это дело, что лицо сделалось похоже на обтянутый кожей череп.

У Лема снова схватило живот, и он согнулся пополам, держась за раковину и упершись в нее головой. Боли начались примерно месяц назад, однако его состояние ухудшалось с пугающей скоростью. Наконец боль отступила, однако не слишком скоро.

Рискнув еще раз встретиться со своим отражением в зеркале, Лем сказал:

– Ты даже самому себе не умеешь быть преданным. Ты убиваешь себя, работаешь на износ и не можешь остановиться. Ты предаешь Карен, ты предаешь себя. И если уж на то пошло, ты недостаточно предан своей стране и своему агентству. Черт, единственная вещь, которой ты полностью и безоговорочно хранишь преданность, – это унаследованное от отца параноидальное восприятие мира в виде ходьбы по проволоке.

Вот именно, параноидальное.

Это слово, казалось, звенело в ванной еще долго после того, как было произнесено. Лем любил, уважал своего отца и никогда ему не перечил. И все же сегодня Лем признался Клиффу, что отец временами был совершенно невыносимым. И вот сейчас он, Лем, сказал о его параноидальном восприятии мира. И тем не менее Лем любил отца и всегда будет любить. Правда, сейчас Лем невольно начал задавать себе вопрос: как можно любить своего отца и в то же время полностью отвергать то, чему тот учил.

Еще год назад, еще месяц назад, даже несколько дней назад он, Лем, непременно сказал бы, что невозможно так сильно любить человека и при этом оставаться самим собой. Но сейчас, видит бог, Лему казалось не только возможным, но и жизненно важным отделять любовь к отцу от приверженности его установке на работу на износ.

«Что со мной происходит? – спросил себя Лем. – Я освободился? Наконец-то освободился, в сорок пять лет».

Прищурившись на свое отражение в зеркале, Лем произнес:

– Почти в сорок шесть.

В воскресенье Трэвис заметил, что у Эйнштейна по-прежнему нет аппетита, однако к понедельнику, двадцать девятого ноября, ретривер, похоже, полностью восстановился. В понедельник и во вторник он доедал все до крошки и читал новые книжки. Чихнул только один раз и вроде не кашлял. Правда, воды пил больше, чем раньше, но в пределах нормы. А если и лежал дольше у камина и менее энергично шлепал по дому… что ж, зима потихоньку вступала в свои права, а со сменой времен года повадки животных обычно меняются.

Нора купила в книжном магазине в Кармеле «Домашний справочник ветеринара для владельцев собак». И провела несколько часов на кухне за чтением справочника, пытаясь понять, что, собственно, означают симптомы Эйнштейна. Нора выяснила, что апатия, частичная потеря аппетита, чиханье, кашель и нетипичная жажда могут быть признаками сотни заболеваний, а могут вообще ничего не значить.

– Единственное, о чем можно сразу забыть, – это простуда, – сказала Нора. – В отличие от нас собаки не простужаются.

Однако к тому времени, как Нора проштудировала справочник, у Эйнштейна практически исчезли все подозрительные симптомы, и Нора решила, что, возможно, он абсолютно здоров.

В кладовке Эйнштейн с помощью фишек из скребла написал:

Я КАК ХОРОШО НАСТРОЕННАЯ СКРИПКА

Трэвис наклонился над Эйнштейном и ласково его погладил:

– Что ж, тебе виднее.

А ПОЧЕМУ ТАК ГОВОРЯТ?

Положив фишки на место, Трэвис сказал:

– Ну, потому что это значит «в прекрасной форме».

НО ПОЧЕМУ ЭТО ЗНАЧИТ В ПРЕКРАСНОЙ ФОРМЕ?

Трэвис задумался, но так и не нашел правильного объяснения идиомы. Тогда он запросил помощи у Норы, но и у нее не нашлось подходящего объяснения.

Эйнштейн извлек из аппарата другие фишки и задал очередной вопрос:

ПОЧЕМУ ГОВОРЯТ КРЕПКИЙ КАК ДОЛЛАР?

– Это означает здоровый или надежный, – ответил Трэвис.

Нора подошла к Эйнштейну:

– Ну, это гораздо проще. В свое время доллар Соединенных Штатов Америки был самой крепкой, самой надежной валютой в мире. И полагаю, по-прежнему является таковой. В отличие от других валют доллар не обесценивался в течение многих десятилетий, и люди в него всегда верили. Вот потому-то они и говоря: «Я надежен, как доллар». Конечно, сейчас доллар уже не тот, что раньше, да и выражение это потеряло свой первоначальный смысл, однако иногда так тоже говорят.

А ПОЧЕМУ?

– Потому. Наверное, в силу привычки, – пожала плечами Нора.

А ПОЧЕМУ ГОВОРЯТ ЗДОРОВ КАК ЛОШАДЬ КАК БУДТО ЛОШАДИ НИКОГДА НЕ БОЛЕЮТ?

Собрав фишки и положив их на место, Трэвис ответил:

– Нет, на самом деле лошади весьма болезненные животные, несмотря на их размер. И довольно часто болеют.

Эйнштейн перевел вопросительный взгляд с Трэвиса на Нору.

– Возможно, мы говорим «здоров как лошадь», – ответила Нора, – потому что лошади выглядят сильными, и поэтому кажется, будто они вообще не должны болеть, хотя на самом деле они постоянно болеют.

– Давай посмотрим правде в глаза, – сказал Трэвис. – Мы, люди, постоянно говорим бессмысленные вещи.

Эйнштейн, нажимая на педали, извлек нужные буквы:

ВЫ ЛЮДИ ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ

Трэвис посмотрел на Нору, и они дружно расхохотались.

Тогда ретривер написал под первой фразой следующее:

НО Я ВСЕ РАВНО ВАС ЛЮБЛЮ

Любознательность Эйнштейна и хорошее чувство юмора лучше, чем что бы то ни было, свидетельствовало о том, что если ему немного и нездоровилось, то сейчас все прошло.

Дело было во вторник.

В среду, первого декабря, пока Нора занималась живописью в студии на втором этаже, Трэвис проверял системы безопасности и приводил в порядок оружие.

В каждой комнате было спрятано стрелковое оружие: под мебелью, или за портьерой, или в шкафу, причем так, чтобы оно всегда находилось под рукой. У Трэвиса было два помповых ружья «моссберг» с пистолетной рукояткой, четыре револьвера «смит-вессон» 19-й модели 357-го калибра, «магнум», два пистолета 38-го калибра, которые они держали в пикапе и «тойоте», карабин «узи» и два пистолета-пулемета «узи». Они вполне могли собрать столь внушительный арсенал оружия совершенно законно, купив все в местном оружейном магазине, когда приобрели дом и зарегистрировались, но Трэвису не хотелось ждать так долго. Оружие должно было быть при них уже в первую ночь после переезда, в связи с чем Трэвис вышел через Ван Дайна на незаконного торговца оружием и купил все, что нужно. Конечно, они не могли купить у лицензированного дилера штатный комплект деталей для перевода «узи» на автоматическую стрельбу. Но им удалось приобрести три таких комплекта в Сан-Франциско, и теперь карабин «узи» и оба пистолета-пулемета были полностью автоматическими.