Дин Кунц - Ангелы-хранители [litres]

Во время дневной проверки линий обороны Эйнштейн казался необычно ласковым, он терся о ноги Трэвиса, тыкался в него носом, требуя, чтобы его погладили или хотя бы почесали за ушами. В тот вечер, когда они смотрели телевизор или играли втроем в скребл на полу в гостиной, ретривер постоянно требовал внимания. Он то и дело клал голову то Норе, то Трэвису на колени, словно ему хотелось, чтобы его непрерывно гладили – и так хоть до следующего лета.

Со времени их первой встречи в предгорьях Санта-Аны у Эйнштейна неоднократно случались периоды, когда он вел себя как обычная собака; при этом невозможно было поверить, что в каком-то смысле он обладает человеческим интеллектом. И вот сегодня на него снова нашло подобное настроение. Несмотря на то что Эйнштейн демонстрировал удивительную сноровку во время игры в скребл – по очкам он уступал только Норе и при этом получал дьявольское удовольствие, составляя слова, содержавшие хитрый намек на ее пока еще незаметную беременность, – в тот вечер он был больше похож на собаку, чем обычно.

В конце вечера Трэвис с Норой решили почитать на ночь что-нибудь легкое, например детективы, однако Эйнштейн не попросил их поставить ему книгу в приспособление для переворачивания страниц. Он лег на полу у ног Норы и тотчас же заснул.

– Он все еще выглядит каким-то квелым, – заметила Нора.

– Но зато он хорошо поел. И у нас был длинный день.

Во сне ретривер дышал нормально, и у Трэвиса не возникло ни малейшего беспокойства. Более того, страх перед будущим теперь практически исчез. Обход линии обороны укрепил уверенность в том, что они смогут справиться с Аутсайдером, когда тот наконец покажется. А благодаря Гаррисону Дилворту и его беззаветной преданности попытки правительства выследить их с Норой провалились, и, скорее всего, окончательно. Нора с еще большим энтузиазмом снова начала писать картины, а Трэвис решил воспользоваться своей лицензией риелтора, чтобы после ликвидации Аутсайдера вновь заняться недвижимостью уже под именем Сэмюэла Спенсера Хайатта. А если Эйнштейн все еще немного квелый… все же сейчас он куда энергичнее, чем в последнее время, и через день, максимум через два наверняка снова станет самим собой.

В ту ночь Трэвис спал крепко, без сновидений.

Утром он встал раньше Норы. К тому времени, как он помылся и оделся, она уже успела проснуться. По дороге в ванную комнату она поцеловала Трэвиса, слегка укусив его за губу, и сонно пробормотала слова любви. У Норы припухли глаза, волосы спутались, дыхание было несвежим, и тем не менее Трэвис был готов с ходу уложить ее обратно в постель, но Нора строго сказала:

– Я вся твоя, Ромео. Но только чуть позже. Хотя бы днем. А прямо сейчас мое единственное страстное желание – это пара яиц, бекон, тост и кофе.

Трэвис спустился вниз и открыл ставни в гостиной, чтобы впустить утренний свет. Серое небо было таким же низким, как вчера. Наверное, к вечеру пойдет дождь.

Войдя на кухню, Трэвис обнаружил, что дверь в кладовку открыта, свет включен. Он заглянул внутрь посмотреть, там ли Эйнштейн, но нашел лишь оставленное ретривером послание, которое тот написал, должно быть, ночью:

СКРИПКА СЛОМАЛАСЬ НИКАКИХ ДОКТОРОВ ПОЖАЛУЙСТА НЕ ХОЧУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ ОБРАТНО В ЛАБОРАТОРИЮ БОЮСЬ БОЮСЬ

Проклятье! Господи Иисусе!

Выйдя из кладовки, Трэвис заорал:

– Эйнштейн!

Но ни тявканья, ни топота лап.

Окна были по-прежнему закрыты ставнями, и кухню освещала лишь горевшая в кладовке лампочка. Трэвис поспешно включил свет.

Эйнштейна на кухне не было.

Трэвис побежал в кабинет. Тоже пусто.

С отчаянно колотившимся сердцем Трэвис, перемахивая сразу через две ступеньки, поднялся в третью спальню, запланированную под детскую, затем заглянул в Норину студию. Пусто. Не было Эйнштейна и в хозяйской спальне, не было его и под кроватью, под которую в отчаянии заглянул Трэвис, и он на секунду растерялся, не в силах понять, куда, черт возьми, могла подеваться собака! Трэвис стоял и слушал, как Нора напевает под душем, ведь она не знала об исчезновении собаки. Он уже было направился туда, чтобы сказать ей, что случилась беда, страшная беда, но, неожиданно вспомнив о ванной комнате на первом этаже, опрометью выскочил из спальни, помчался по коридору, вихрем слетел с лестницы, едва не потеряв равновесие, едва не навернувшись, и в ванной на первом этаже, между кухней и кабинетом, увидел то, что больше всего боялся увидеть.

В ванной воняло. Ретривера, всегда очень деликатного, стошнило в унитаз, однако у пса не хватило сил, а возможно, и ясности ума спустить воду, чтобы смыть рвоту. Эйнштейн лежал на боку на полу ванной комнаты. Трэвис опустился возле пса на колени. Ретривер был еще жив, потому что дышал; скрежещущий вдох и такой же скрежещущий выдох. Когда Трэвис заговорил с ним, пес попытался поднять голову, но у него не хватило сил.

Его глаза. Господи, его глаза!

Очень осторожно Трэвис приподнял псу голову и увидел, что его выразительные карие глаза стали мутного, молочного цвета. Из глаз сочилась какая-то желтая жидкость, коркой затвердевая на золотистой шерсти. Такая же липкая жидкость текла и из носа.

Положив руку на шею ретриверу, Трэвис почувствовал редкое прерывистое сердцебиение.

– Нет, – сказал Трэвис. – Нет, нет, нет. Так дело не пойдет. Я этого не допущу.

Он опустил голову Эйнштейна обратно на пол, встал, повернулся к двери, и ретривер едва слышно заскулил, словно умоляя Трэвиса не оставлять его одного.

– Я сейчас, я сейчас, – успокоил пса Трэвис. – Держись, малыш. Сейчас вернусь.

Он взбежал по лестнице еще быстрее, чем прежде. Сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Трэвис задыхался, ему не хватало воздуха.

В спальне он застал Нору. Она только-только вышла из душа: по ее обнаженному телу струйками стекала вода.

Трэвис, в панике давясь словами, скороговоркой пробормотал:

– Одевайся быстро срочно к ветеринару ради бога поторопись!

Нора испуганно спросила:

– Что случилось?

– Эйнштейн! Поторопись! Мне кажется, он умирает!

Трэвис схватил с кровати одеяло и, оставив Нору одеваться, поспешил вниз, в ванную. За ту минуту, что Трэвис отсутствовал, прерывистое дыхание ретривера стало еще тяжелее. Сложив одеяло в четыре раза, Трэвис положил на него Эйнштейна.

Эйнштейн жалобно заскулил, словно любое движение причиняло ему боль.

– Тихо, тихо. Все будет хорошо, – успокоил пса Трэвис.

На пороге возникла Нора. Она на ходу застегивала надетую прямо на мокрое тело блузку. Волосы висели влажными прядями.

Задыхаясь от наплыва чувств, Нора сказала:

– Ой-ей-ей, мохнатая морда! Только не это!

Норе хотелось погладить ретривера, но нужно было спешить.