Виктор Лаваль - Подменыш [litres]

И тут он услышал скрип половиц в соседней комнате.

Со своего стула в углу он видел заднюю комнату с закрытой серой дверью. Аполлон выполнил свое обещание и заплатил коменданту, чтобы тот установил дверь в комнате Брайана, и теперь ужасно об этом жалел. Если бы проклятой двери не было, он смог бы узнать, кто находится в той комнате, и ему не пришлось бы сидеть в углу, сражаясь со страхом и тошнотой. Он бы не ждал, когда появится монстр. В отличие от боли, предчувствие ломает сильнее, и его не компенсировать приливом адреналина. Это пытка для нервной системы. И, пока Аполлон смотрел на закрытую дверь, на его нервы накатывала одна шоковая волна за другой.

Дверь заскрипела и приоткрылась. Чайник настаивал на том, что его больше нельзя игнорировать. Левая сторона лица Аполлона горела из-за его пронзительных воплей. В дверном проеме появилась фигура.

Аполлон ощутил детский ужас, огромный и всеобъемлющий.

Задняя комната оставалась совершенно темной, хотя Аполлон видел в окно кухни, что сейчас день. Солнечный день. Все происходило под чистым приятным небом. В комнате Брайана были опущены шторы, превращая детскую в пещеру, в которой царит мрак. И теперь он скрывал того, кто стоял у порога, скрывал то, что он делал внутри.

– Просто… – прохрипел Аполлон.

Просто что? Какое предложение он собирался произнести? Просто уйди? Просто освободи меня? Нет. Просто отпусти моего сына. Вот что он хотел сказать. И даже сам Аполлон удивился, что действительно пытался произнести эти слова. Удивился, потому что человек никогда не знает, как он поведет себя в самые худшие моменты своей жизни, ведь так? Каждый из нас надеется, что будет смелым и добрым, проявит героизм. Но как часто нам выпадает шанс узнать, что произойдет на самом деле? Сейчас он был готов умолять страшное существо пощадить его сына. И Эмму.

Дно чайника, должно быть, уже почернело от высокого пламени горелки, и вода стала горячей, как поверхность солнца. Пусть злодей выльет кипяток ему на голову. Ладно, ладно. Он будет кричать, а потом умрет. Хорошо. Но сначала он должен вынести Брайана в коридор. Тогда у него хотя бы появится шанс, что его найдут соседи и он будет в безопасности. Может быть, Эмма сейчас там сидит, опираясь о стену. Отдай Брайана ей и делай со мной все, что захочешь.

Пол в коридоре заскрипел так же громко, как в задней комнате. Старая квартира, рассохшиеся половицы потрескивали и щелкали, пока незнакомец не вышел на свет.

Он оказался меньше, чем ожидал Аполлон. Невысокий и худой.

«Как такой маленький человек смог одержать надо мной верх?» – подумал Аполлон и почувствовал пульсирующую боль в животе. Он даже не помнил, как злодей оказался в квартире. На окне комнаты Брайана имелась защитная решетка. Они жили на четвертом этаже. Слишком высоко, чтобы пробраться в другое окно. И слишком низко, чтобы залезть с крыши шестого этажа. Может быть, это тот человек, что посылал фотографии Эмме. Если он мог отправлять ей странные снимки, а потом изымать их, ему не составит никакого труда забраться в запертую квартиру. О господи, сейчас Аполлон был готов поверить Эмме. Слишком поздно. Слишком поздно.

Незнакомец, злобное существо , принес с собой что-то еще. Низкий шум. Даже со своего стула Аполлон различал его сквозь рокот кипящего чайника. Ворчание. Бормотание. Чудовище разговаривало само с собой. Аполлон не разбирал слов, но басовый голос грохотал, в нем было нечто сейсмическое. Аполлон чувствовал это ногами.

Лицо чудовища закрывали длинные волосы, отвратительные и сухие, и оно неуклюже двигалось, что делало его еще более омерзительным. Чудовище проскользнуло в кухню мимо Аполлона, пройдя совсем рядом, всего лишь в нескольких дюймах. Он метнулся вперед. Стул под ним приподнялся, и ножки ударились о пол. Несмотря на цепи, которые стягивали его голени и запястья, он бы врезался в маленького человечка, в отвратительного бандита с такой силой, что тот прошел бы сквозь холодильник.

Но велосипедный замок не играл в игры.

Аполлон так сильно дернулся вперед, что дужка замка едва его не задушила, и он только чудом не потерял сознание. Ничего удивительного в этом не было. Мгновение назад он едва не погрузился в непроглядный мрак. Возможно, он уже приходил в себя и отключался, переходя из глубины на мелководье. Гвоздодер на кухонной стойке, нож для мяса на подоконнике. Может быть, его несколько раз ударили ножом и били молотком и он просто не видит свое тело из такого положения? Может быть, кухонный пол под ним залит его кровью? Острые удары холода не позволяли ему отличить порезы от смертельной раны?

Между тем ворвавшийся в дом чужак, казалось, не замечал Аполлона. Он прошел мимо взрослого мужчины, задыхавшегося в углу, и выключил газ. Чайник еще несколько секунд подпрыгивал на конфорке, внутри бурлила вода.

Но почему крик не прекратился?

Теперь, когда кипевший чайник больше ему не мешал, Аполлон отчетливо слышал крики, доносившиеся из детской комнаты…

Нет, нет. Он попытался успокоиться, но сейчас это стало намного труднее. В задней комнате плакал ребенок. Чей еще ребенок это мог быть?

Тело Аполлона потеряло четкие очертания, и он казался себе огромным, размером со звезду или солнце. Обжигающая, газообразная форма. Слишком большая для маленькой кухни и квартиры с двумя спальнями. Почему вокруг него не рушатся стены? Как скоро потолок и пол превратятся в прах? Его ужас пылал ярче, чем звезда в центре Солнечной системы. Я бог Аполлон! Я бог Аполлон! Он поднялся со стула. Если велосипедный замок и душил его, Аполлон не чувствовал этого.

Что сделали с его ребенком?

Аполлон нашел собственный голос, но не слова и зарычал на маленького человека на кухне. Того, что снял с плиты чайник с кипящей водой. Какую угрозу он мог сейчас представлять? Аполлон ревел, обращаясь к чужаку, пока его сын визжал в соседней комнате. Незнакомец стоял на месте и держал чайник не за ручку, а на ладони. Его плоть, должно быть, горела, но рука не дрожала. Чудовище наконец обратило взгляд на Аполлона, увидело его, прикованного к стулу в углу, плюющегося, орущего и гремящего цепями.

Теперь человек в цепях смог отчетливого разглядеть того, кто на него напал.

Эмма?

В задней комнате крики его сына превратились в прерывистые вопли. Брайану уже исполнилось шесть месяцев, но это был плач новорожденного. Такие особенные, бессмысленные звуки. Они следовали один за другим, очередной начинался до того, как заканчивался предыдущий. Не только боль. Но еще недоумение. И обнаженная слабость. Паника наполнила тело молодого отца.

Эмма Валентайн вышла из детской комнаты.

– Эмма , – выдохнул он. – Что ты сделала?