Кати Беяз - Мемуары Ведьмы. Книга вторая

— Получается, мы вчера с тобой видели настоящее НЛО?

— Хм, получается так, видели, — дедушка почесал висок, словно до сих пор не верил своим собственным глазам.

— А давай сходим в лес и внимательно рассмотрим все вокруг, может оно упало вчера, а мы этот неопознанный объект обнаружим?

Дедушка звонко засмеялся:

— Почему ты считаешь, что оно упало?

— Возможно, и нет, но если этот объект приземлился, и кто-то вышел из него погулять, ты мы обнаружим следы!

— В такой-то снегопад? — дедушка почесал затылок.

Он явно испугался за меня вчера и совсем не хотел повторения истории. Но я прекрасно помнила свой сон, и мне было важно последовать всему, что я там услышала. Я понимала всем своим существом — это, пожалуй, самое важное в моей жизни, что я должна сделать!

— Дедуль, мне надо в лес, — протянула я, посмотрев на него щенячьим взглядом.

Он нахмурился, вкрадчиво взглянул мне в глаза и тихо пробурчал:

— Зачем тебе туда надо?

— Я была там ночью, следила за красными огнями.

Он резко обернулся на меня и со всей тревогой в своих прозрачно голубых глазах, безмолвно спросил, не тронулась ли я своим рассудком. Я же продолжила:

— Мир вокруг меня был немного другим, я видела свечение всех предметов и их огонь жизни. Я летала во сне там над Соснами, в лесу, а красный огонек заговорил со мной.

Кажется, дедушка был в шоке от моего рассказа, но слово «сон» явно благотворно влиял на его настроение. Он словно выдохнул и продолжил нашу беседу:

— И что они тебе сказали?

— Они сказали, что я должна сегодня прийти в лес на одну из полян, где мы ночью разговорились, зависнув на верхушках деревьев.

— Ладно, после завтрака сходим, — снисходительно произнес он.

— Но они сказали мне приходить одной…

— А они не сказали слушаться твоего мудрого дедушку? — подыгрывая мне, он все же не уступал моим прихотям.

— Нет, они только сказали, что он бы все отдал, чтоб я выздоровела…

Его глаза наполнились слезами и одна, кажется, капнула прямо в чай, над которым он склонился.

— Если мне суждено умереть, какая разница, где я это сделаю: в своей ненавистной постели или там, в мягком снегу. Однако, там у меня есть надежда на чью-то помощь, а здесь… — я не смогла найти подходящих слов, чтоб не обидеть дорогих мне людей, и, замешкавшись, продолжила. — Вы же сами понимаете с бабушкой, что не в силах мне помочь.

Дедушка боялся посмотреть мне в глаза. Он держался, как мог, чтоб не рыдать от всех этих неоспоримых фактов, которые обрушились на него с самого утра. Я видела, как его лицо покраснело. Вены на висках вздулись, и он в неистовом волнении спросил в который раз, словно не понимая смысла простых слов, исходящих от меня:

— Что, по-твоему, мы должны сделать?

— Пожалуйста, пусти меня в лес…

— Совсем одну?

— Да, совсем одну!

— Так куда тебе именно там надо?

— Я не знаю, куда позовут меня красные огни.

Он оперся руками о кухонный стол, закрыл глаза и склонил голову к груди. Не открывая их, он продолжил:

— Откуда ты знаешь, что они там будут?

— Я просто знаю, доверься мне!

Мы оделись и вышли из дома. Всё ещё шел снег, и сугробы под нашими ногами только росли. Было совсем безветренно, и лес впереди словно был зарисован из какого-то сказочного сюжета. Только изредка накопившиеся лопухи снега падали с пушистых хвойных лап, нарушая эту неподвижность.

Зайдя в лес и пройдя несколько метров вглубь него, я вдруг ощутила непреодолимую тягу прогуляться вперед, на светлеющую вдали поляну. Повернувшись к дедушке, я с тревогой и какой-то материнской заботой, посмотрела ему в глаза. В тот же момент дедушка удивлённо произнес:

— Ты видела их? Я ничего не заметил, — понимая взгляд по соснам, он произнес, — ко всему сегодня такие плотные тучи.

— Я не видела, но знаю точно, мне надо идти вперед.

Он взял мою руку в красной варежке, помял ее и произнес:

— Обещай мне…

Его глаза краснели, а дыхание сбивалось. Я не на шутку стала бояться оставлять его одного здесь, но все мое внутреннее чутье, или кто-то еще внутри меня самой настойчиво требовал идти вперед одной. Отпустить все страхи за себя и за деда. Идти и точка.

— Обещай мне, что вернешься, — наконец произнес он, — или хотя бы позовешь меня, будешь звать, что есть мочи!

Он оставил в моей варежке блестящий свисток. Я закивала головой и положила его в карман. Усаживая его на покрытое снегом бревно, я осторожно, словно боясь спугнуть зверя, начала отдаляться.

— Обещай мне, что ты не пойдешь далеко в лес, обещай, что через полчаса вернешься, чтоб там не произошло! — посыпалось мне в след, лишь только я сделала пару шагов.

— Хорошо, дедушка, не волнуйся. Ты сам знаешь, что хуже уже не будет…

— Не говори так, если будет плохо или страшно кричи, я пойду искать тебя ровно через 30 минут, ты слышишь?

Я закивала головой и, повернувшись лицом к своей судьбе, направилась сквозь глубокие сугробы туда, куда звало меня моё сердце. Образ растерянного седого старца с воспаленными от слез глазами, так и маячил передо мной на белоснежной простыне снега. Ему понадобилось невыразимое мужество, чтоб отпустить меня.

Я шла в предположительное место, которое запомнила по сновидению. Хотя вполне возможно, что я просто шла по какому-то своему внутреннему компасу, который все же через пять минут вывел меня на уютную поляну.

Здесь было тихо и пусто.

«Ну, где же они?» — пронеслось в моей голове, пока я рассматривала хвойные макушки.

Не прошло и минуты, как сильное головокружение буквально свалило меня с ног. Я упала в мягкий сугроб, почувствовав недолгое облегчение. Приступ начинался, я понимала это, но упорно игнорировала. Мне нужно было увидеть их, там высоко в небе, или на макушке деревьев, среди этих украшенных снегом веток — где-то они были. Где-то они обязательно должны были появиться, как и обещали. Мои глаза резало ослепительно белое небо, веки тяжелели, а в висках начинали колотить маленькие тяжелые молоточки.

Крупные снежинки медленно кружили и таяли прямо на лице без какого-либо на то разрешения. Одна упала мне в глаз и повисла на ресницах, окончательно запутавшись в них. Захотев стряхнуть ее, я осознала, что резко обессилила.

Вдруг я услышала тихий рык. Он доносился сзади, ориентировочно из глубины леса. Затаив от страха дыхание, я медленно повернула голову и увидела нескольких голодных волков. Они окружили меня, и, проверяя степень опасности, приближаясь, тихо рыча.

Я попыталась встать и не смогла. Голова казалась тяжелее всего моего тела, и шея теперь была совершенно не в силах ее удержать. Вспомнив одно магическое упражнение, которому когда-то обучила меня бабушка, я закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться. Оно давало возможность говорить с животными, или, по крайней мере, быть ими услышанной. Главной составляющей этого небольшого ритуала являлась настройка, при которой из мыслей и души убирался страх. Зверь не может ясно слышать человека, когда улавливает запах его страха. Лишь только когда он чувствует запах любви ко всему живому, он настраивает себя на прием информации и перестает считать человека своей жертвой или своим врагом. Закрыв глаза, я попробовала снова, но внезапный рык совсем близко, в районе моего правого уха, окончательно сбил меня. Я не боялась смерти здесь и сейчас. Разницы не было, как умереть, если смерть была прописана в моих книгах судьбы. Мне было страшно от боли, которую хищники могут принести телу. Именно предсмертные мучения вселяли наибольший страх. Не меньше было страшно за родных, когда они увидят мои разодранные останки. Особенно мне было страшно за дедушку, ведь он всегда теперь будет винить себя за то, что отпустил меня. Теперь при каждой такой мысли из середины моего живота импульсами по всему телу расползалось это смертоносное чувство. Теперь оно становилось одновременно и причиной и следствием моей смерти.