Роберт Блох - Рассказы. Том 5. Одержимость [Компиляция, сетевое издание]

Это, наверное, был лучший выход. Для меня. Но было ли это лучшим выходом для человечества?

В конце концов, я знал. Возможно, я был единственным живым человеком, который знал о существовании этой вещи, этой угрозы, нависшей над миром. Единственный живой человек, который не участвовал в заговоре и все еще располагал фактами.

У меня возникло предчувствие, что я долго не протяну. Более того, у меня было предчувствие, что «план», каким бы он ни был, скоро сработает. Удар может обрушиться в любой момент. Если бы они могли оживить мертвых, если бы они наделили себя лучшими человеческими мозгами и использовали человеческую помощь — тогда удар мог бы обрушиться быстро. Единственный способ предотвратить это — выбраться отсюда.

Как?

Может быть, я не был так горяч в плане грубой силы, но я мог использовать мозги. Герои иногда используют свои мозги, не так ли? Все зависит от редакционных требований, я думаю. Хартвик был из тех редакторов, которые любят, чтобы их герои пользовались мозгами. Но сейчас мне не хотелось думать о Банни Хартвике. Я начал строить планы. А как насчет старого трюка — заманить сюда служителя какой-нибудь хитростью, а потом одолеть его и украсть ключи? Это снова потребует применения мускулов, и мой опыт общения с двумя гориллами научил меня, что я не могу надеяться на победу. Конечно, в обычной истории я бы ударил дежурного по голове тупым инструментом. Только доктор Антон не любил оставлять тупые инструменты в «морозильных камерах для кукушек». В моей комнате стояли железная кровать, комод и стул, привинченные к полу. Умывальник в углу тоже был привинчен.

Подождите минутку!

Я наклонился и внимательно осмотрел умывальник. Конечно же, у него был выход в сливной трубе. Хоть я и потерял свою профсоюзную карточку сантехника, и не знаю, как вы их называете, но там была съемная секция сливной трубы, которую можно отвинтить пальцами. Я так и сделал. Через несколько минут я поднял около четырех дюймов полой стали, достаточно толстой и тяжелой, чтобы пробить коротко остриженный череп любого служителя, которого я видел. А теперь подойди к двери и начинай кричать и вопить.

Я подошел к двери, сделал глубокий вдох и открыл рот. Затем со вздохом выдохнул. В замке щелкнул ключ, дверь быстро и бесшумно открылась, потом так же быстро закрылась. В моей комнате стояла девушка.

— Тссс! — прошептала она. — Меня преследуют!

Даже в потрепанном и сильно помятом домашнем платье я разглядел, что она очень хорошенькая блондинка. Мне было бы все равно, даже если бы она была готтентоткой.

— Ты Дэн Кенни? — прошептала она.

Я покачал головой, вверх-вниз, вверх-вниз. С открытым ртом это выглядело не очень хорошо, поэтому я остановился.

— Отойди от двери, — прошептала она. — Я хочу поговорить с тобой.

— С удовольствием, — ответил я. — Но почему бы не подождать, пока мы выйдем наружу?

— Мы не можем выйти на улицу, — сказала она мне. — У меня есть только ключ от этого этажа. Кроме того, я пока не уверена, что хочу выходить на улицу. Пока не узнаю.

— Знаешь что?

— Именно поэтому я и хочу поговорить с тобой. Чтобы узнать, сумасшедшая я или нет.

— Ты могла бы спросить об этом доктора Антона, — предложил я.

Блондинка начала дрожать. Она села на кровать, и ее плечи двигались вверх и вниз в истерическом ритме.

— Только не… его. Он — дьявол.

Я был рад это слышать. Это звучало так обнадеживающе. Но были и другие вещи, которые я должен был услышать.

— Как же ты выбралась? — пробормотал я.

— Ты имеешь в виду, сбежала?

Девушка подняла голову. У нее были карие глаза, курносый нос и даже несколько веснушек. Милый ребенок. На самом деле, один из самых милых, которых я когда-либо встречал в сумасшедшем доме.

— Я заметила, что под моим умывальником есть съемная секция трубы, — сказала она мне. — Тогда…

— …ты взяла трубку, подняла шум, пока не вошел служитель, и ударила его по голове. А потом ты украла его ключ.

Она почти улыбнулась.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Я собирался сделать это сам, — ответил я и улыбнулся. Может, она и была чокнутой, но я восхищался ее изобретательностью. Великие умы работают по одним и тем же методам, и все такое. Кстати о великих умах…

— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил я.

— Я слышала, как доктор Антон разговаривал в коридоре, — ответила она. — Он сказал, что ты пришел сюда с рассказом о том, как услышал голос с Марса, и когда я это услышала, то поняла, что должна поговорить с тобой. Я должна предупредить тебя, потому что думаю, что они скоро попытаются убить тебя. Не позволяй ему загипнотизировать тебя, что бы ты ни делал, и если голос придет снова, не слушай его.

Она выпалила это примерно за десять секунд. Я взял ее за руку и крепко сжал.

— Полегче, — сказал я. — Расслабься!

Она моргнула, но ее дыхание постепенно успокоилось. Я прислушивался, пока дыхание не стало нормальным, затем мягко продолжил.

— Давай не будем торопиться, — начал я. — Почему ты думаешь, что доктор Антон попытается убить меня?

— Потому что ты слышал голос.

— Ты тоже это слышала? — спросил я.

— Да, слышала. Теперь я знаю. До тех пор, пока я не узнала о тебе, я думала, что все это было частью моих… симптомов. Я думала, что сошла с ума, а голоса не было, разве ты не видишь? Если мы оба слышали голос, один и тот же голос, говорящий одно и то же, тогда мы не можем быть сумасшедшими. И потом, все остальное тоже не было иллюзией. Это действительно случилось со мной, все это. А значит…

— Что с тобой случилось? — спросил я. — Теперь с самого начала.

Я слушал ее одним ухом, а другим прислушивался к звукам в коридоре снаружи. Все было тихо, и ее слова, произнесенные шепотом, прочертили узор в сумерках вокруг нас. Узор обретал форму, рос, и мне не понравились ни его форма, ни размеры. Но я слушал.

— Меня зовут Мюриэл Эстерли. Я бывший суперинтендант сиротского приюта Марты Петерсон. Это частный детский дом и школа.

Сиротский приют? Кто рассказал мне что-то о приюте? Я попытался подумать, но потом оставил свои попытки.

— У нас около сорока мальчиков. Приют маленький. На самом деле за это отвечает Доктор Пэрриш, я всего лишь ассистент. И конечно, я преподаю в школе. Вот тут-то и начались неприятности — в классе. Когда они начали писать что-то на доске.

— Кто?

— Некоторые из мальчиков. Должно быть, это кто-то из ребят. Хотя откуда у этих детей — им всего десять или одиннадцать лет, самым старшим из них — вообще взялись такие мысли…

— И что же они написали?

— Даже не знаю.

— Не знаешь?

— Я хочу сказать, что никогда не видела ничего подобного. Что-то вроде письма с картинками. Ты не поймешь, когда я тебе расскажу, но мне было страшно смотреть на это. Потому что это была не просто детская писанина. Это не были человечки с руками-палочками, которые дети обычно рисуют мелом. И это были не египетские или индийские иероглифы, или что-то в этом роде. Я знаю, потому что сравнивала.