Лорет Уайт - Колыбельная для моей девочки [litres]

И она сразу возненавидела себя за то, что унизилась до объяснений.

– Пока это расследование канадской полиции, мэм. Как жертву преступления, мы, конечно, будем держать вас в курсе…

– Я не жертва, – Энджи подалась вперед, впившись взглядом в Петриковски. – Давайте сразу определимся, детектив: максимум потерпевшая. Это альфа и омега работы отдела расследований сексуальных преступлений. – Она замолчала, ожидая, когда «маунти» сморгнет. – Мы не называем потерпевших жертвами, не взваливаем на них моральную тяжесть, приклеив такой ярлык. Хотя вы же никогда не расследовали преступлений на сексуальной почве и не работали с изнасилованными, верно?

Петриковски двинулся на стуле. Транквада, похоже, боялась шевельнуться. «Маунти» выдержал взгляд Энджи и достал из кармана визитку.

– Повторяю, канадская полиция будет держать вас в курсе расследования. А отдел идентификации сообщит вам результаты анализа вашего соскоба через четыре-пять дней. Звоните в любое время, если возникнут вопросы или вы вспомните что-то об «ангельской колыбели» или раннем детстве. – Он пододвинул карточку по столу к Энджи. – Когда у меня возникнут вопросы, я позвоню вам. А теперь, если вы вернете нам материалы дела, мы с миз Транквадой успеем вернуться в Большой Ванкувер, прежде чем уйдет последний паром.

– Коробки не здесь, – Энджи встала. – И мне нужно возвращаться на рабочее место. Я привезу их через пару дней, можете забрать.

Главное – выиграть время. Сколько она сможет сдерживать этого «маунти»? Успеет ли Андерс провести анализы?

– Я могу заехать к вам домой, – Петриковски закрыл папку и тоже поднялся на ноги.

– Коробки не у меня дома, они в надежном месте. Мне нужно за ними съездить, а рабочее время у меня сейчас фиксированное. – Она схватила карточку со стола и ткнула чуть не в лицо Петриковски: – Я позвоню, когда их можно будет забрать.

Его взгляд стал острым, настороженным, плечи напряглись.

– Материалы дела являются неотъемлемой частью вновь открытого расследования, и препятствование…

– Эти материалы все равно что уничтожены, офицер. Они уже не являются собственностью полиции Ванкувера. Их отдали мне, и они сейчас являются моей собственностью. Я отдам их вам, как только смогу.

– Я вернусь за ними завтра, – невозмутимо сказал Петриковски. – Мне приехать с ордером?

Энджи понимала, что он, наверное, в любом случае получит ордер: только его отсутствие и мешает Петриковски силой изъять у нее материалы. Нужно ехать домой и до утра все отсканировать. Если специалисты «Экспертизы Андерса» успеют изучить вещдоки, взять необходимые образцы для анализов и скопировать лабораторные отчеты, то коробки можно будет отдать без ущерба собственному расследованию.

– Прекрасно, материалы будут здесь. А теперь прошу меня извинить… – с бешено бьющимся сердцем Энджи открыла дверь и постояла, ожидая, пока визитеры выйдут.

Транквада проворно собрала свой набор для анализа и торопливо вышла вслед за Петриковски. Энджи проводила их до выхода и, убедившись, что гости покинули управление, поспешила в свой новый отдел. К ее большому облегчению, все уже разошлись. Энджи сразу набрала «Экспертизу Андерса», нервно бегая по маленькому кабинету между столами, пока в трубке шли гудки.

– Во, вот она, – констатировал Хольгерсен, откатившись на стуле, чтобы не загораживать увеличенное изображение татуировки в виде голубого краба. – Известный символ русских краболовов, традиционно связанных с организованной преступностью. Эти за деньги пойдут на все и стакнутся хоть с чертом. Суровые чуваки – изрубят кого надо на ломти и разошлют в качестве предупреждения. Здесь написано, что в свое время эта владивостокская группировка пережила так называемые сучьи войны в сталинских ГУЛАГах.

– Какие-какие войны? – удивился Мэддокс, присаживаясь рядом с Хольгерсеном, чтобы лучше рассмотреть татуировку.

– Здесь сказано, что в советских трудовых лагерях заключенные всячески стремились стать ворами в законе, но когда Гитлер вторгся на территорию Советского Союза, Сталину понадобилось пушечное мясо, и он предложил узникам ГУЛАГа свободу, если они пойдут воевать. – Хольгерсен бросил жвачку в рот и, увлеченно чавкая, продолжал: – Воры в законе демонстрировали свой статус в том числе через систему татуировок и символов, которые до сих пор в ходу в преступной среде…

Мэддокс открыл следующее изображение краба: тот же размер и детали, только эта татуировка была сфотографирована у заключенного из Монреаля, который забросал гранатами парикмахерскую, принадлежавшую жене главаря соперничающего клана ирландской мафии в Квебеке.

– Точно такие София Тарасова описала Касс Хансен, – подытожил Мэддокс.

– Этот Сталин был просто кромешник, – добавил Хольгерсен, кивнув на монитор. – Там сказано, что по окончании войны он упрятал добровольцев-заключенных обратно в ГУЛАГ. Типа, поимел – и до свидания. Ну, дальше те, кто отказался воевать за Сталина и остался в тюрьмах, назвали вернувшихся предателями – ссученными – и попытались этих так называемых сук опустить так, чтобы ниже некуда. В ответ «суки» начали сотрудничать с лагерным начальством. Так они не просто выжили, но и нехило пристроились в системе и сделали жизнь воров старых понятий совершенно невыносимой. В результате с сорок пятого по пятьдесят третий случилась целая серия «сучьих войн», когда заключенных ежедневно убивали пачками, а тюремная охрана только радовалась возможности подсократить контингент и освободить камеры… – неожиданно Кьель выплюнул жвачку в корзину для бумаг.

Мэддокс покосился на напарника.

– Передоз никотина, – пояснил тот, помахав пальцами у рта и состроив гримасу.

– Продолжай, – попросил Мэддокс.

– Когда Сталин сыграл в ящик, из «гулагов» разом освободили около восьми миллионов заключенных. Из тех, кто выжил в «сучьих войнах», вывелась новая порода преступников, не связанных воровскими понятиями чести: каждый стал сам за себя и сотрудничал как миленький, ежели припрет. Дальше идет время расцвета черного рынка… Так, а затем, когда в семидесятые и восьмидесятые Советский Союз начал рушиться, США увеличили квоту на иммиграцию, и эти милые ребята толпами ринулись из России в Израиль и Америку. Многие осели в южном Бруклине: Брайтон-Бич – маленькая Одесса… С этого времени русская мафия начала распускать свои щупальца по территории Штатов.

– Хорошая работа, – похвалил Мэддокс, взглянул на часы и поднялся, взяв пальто: – Флинт связался с ванкуверским отделом по борьбе с оргпреступностью и рассказал им о девушках со штрихкодами. Его сразу соединили с руководителем особой объединенной следственной группы…