Маленка Рамос - Тайна дома Морелли

– Когда это, ты говоришь, началось? – спросил он, не меняясь в лице.

Мэри Энн опустила глаза. Она пригнула голову и уткнулась в плечо: ей хотелось куда-нибудь спрятаться.

– Мэри?

– Какая разница, – вздохнула она и зарылась головой в подушки. Она услышала шаги по ковру, почувствовала руки, пытавшиеся повернуть ее лицом к нему.

– Мэри… Мэри… – шептал он, покачивая ее. – Ты должна все мне рассказать, Мэри. Все объяснить. Потому что в противном случае я не смогу тебе помочь.

Алан встревожился не на шутку. Она всегда знала, что, если однажды настанет день, когда она ему отдастся, он непременно заметит отметины, которые подолгу оставались на ее теле. Он откинул одеяло, которое она держала обеими руками, и раздвинул ей ноги. От стыда и смущения она задрожала.

– С каких пор это у тебя? – в отчаянии повторил он свой вопрос, коснувшись пальцами едва различимых синяков, которые к этому времени пожелтели и стали почти прозрачными.

– С тех пор как Пенни… с тех пор как ей стало хуже.

Алан сжал зубы. Лицо его сделалось собранным, жестким. Он отодвинулся от Мэри Энн. Она чувствовала, что он вне себя: ясный, практичный ум материалиста отказывается вместить в себя все эти сведения, он растерян и… сейчас он ее, возможно, ненавидит.

– Я не могу от него защититься, – всхлипнула она. – Я в этот момент отключаюсь. Он приходит во сне… Приходит и накидывается на меня! Он говорит мне ужасные вещи, Алан! Про тебя, про меня, про все, о чем мы думаем, чего желаем. А главное, я боюсь: вдруг с Элизабет начнется то же самое!

Алан задержал дыхание и посмотрел на нее в глубочайшем смятении. Он был полураздет, мышцы его тела дрожали, словно каждое произнесенное ею слово вонзалось в него глубоко и болезненно, подобно кинжалу.

– Я не позволяла ему проделывать такое со мной.

– Господи, Мэри Энн, – воскликнул он. – Неужели ты считаешь, что я тебя в чем-то виню? Что презираю тебя за то, что ты стала жертвой какого-то явления, от которого я даже не могу тебя защитить? Ты правда так думаешь? Поэтому ты так холодна?

Мэри Энн посмотрела на него в смятении. Алан был не рассержен, а обижен.

– Мне казалось, ты меня осуждаешь…

– Ради всего святого! – воскликнул он. – Я могу упрекнуть тебя лишь в одном: почему ты раньше мне не сказала, что с тобой происходит? Что ужас, отразившийся в твоих глазах на похоронах Пенни, был из-за тех жутких ночей, когда ты была совершенно одинока и беспомощна и никому про них не говорила! Мэри, как ты могла вообразить, что я тебя осуждаю? В какой момент тебе пришли в голову такие мысли?

– Я не знала, Алан… Пойми, мне тридцать семь, и половину своей взрослой жизни я провела в одиночестве. Я одна с девочками с тех пор, как погиб Виктор. Он был единственным моим мужчиной. Ты даже не представляешь, как мало я обо всем таком знаю!

Она посмотрела на Алана, чье лицо мягко освещала лампочка, и вздохнула. Его черты смягчились, хотя он по-прежнему был взбешен. Он понимал и жалел Мэри Энн, но эта история приводила его в ярость. Она собиралась что-то сказать, но он погладил ее обнаженные плечи, снова укрыл одеялом, словно желая спрятать от всего мира, и поцеловал.

– Я влюблен в тебя, Мэри. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я в тебя влюблен, – печально проговорил он.

– А я в тебя.

Она слабо улыбнулась.

– Раз так, ты не должна от меня ничего скрывать, каким бы стыдным тебе это ни казалось. Я не позволю, чтобы он еще раз к тебе прикоснулся, ясно?

Мэри Энн медленно кивнула. Алан обнял ее так сильно, что ей стало больно.

– Теперь я понимаю, почему ты отпустила девочку к Джиму… – прошептал он, не дожидаясь ответа. Она закрыла глаза и прижалась к нему еще теснее. – Ты думаешь, что так она будет защищена. Подальше от дома… Господи…

Элен Дункан не заметила, как открылась дверь. Час назад Ларк и Оливер Перкинс отправились в бар Лоретты, и по физиономии шерифа – немыслимая помесь ротвейлера и дога – они собирались застрять там надолго. Было чуть больше восьми вечера, у Элен ныли ноги. С каждым днем ей становилось все сложнее сидеть неподвижно два часа кряду, она всерьез подумывала о том, чтобы сесть на диету, иначе ее варикозные вены лопнут годам к сорока. Первым делом надо зайти в «Коконут», купить Томми что-нибудь из еды. Она уже съездила домой за чистой одеждой. Затем посидела под дверью камеры, пытаясь выяснить, что же все-таки произошло. Разговаривать Томми не захотел и по-прежнему выглядел невменяемым. Казалось, одно воспоминание о происшедшем сводило его с ума. Глаза застыли, как стекляшки, щеки покраснели от слез. Глядя на него, Элен испытывала безотчетный ужас: если Томми, человек бывалый, привыкший ко всякого рода испытаниям, впал в подобное состояние, то что же такое с ним произошло?

Наконец он задремал, прикорнув на выцветшем тюремном матрасе, и она потихоньку ушла. Зашла в уборную, рассеянно полюбовалась на свое отражение в зеркале. Отметила, что все это время не может выбросить из головы погибших в аварии ребят. Двое семнадцатилетних подростков, впереди вся жизнь, полная открытий и нового опыта. Вот почему она не обратила внимания на шаги по линолеуму, не услышала звук открываемой на первом этаже двери, а затем сухой щелчок, с которым дверь захлопнулась.

Томми крепко спал, укрытый шерстяным одеялом. Он не видел причудливую фигуру, которая в замешательстве топталась перед его камерой. Когда он открыл глаза и всмотрелся в клубящуюся тьму, разбавленную лишь тусклым светом, сочившимся сквозь зарешеченное оконце под потолком на одной из стен, вся кровь, циркулировавшая по его телу, бросилась в голову. Виски бешено стучали. В ушах что-то невыносимо жужжало, воздух перестал вмещаться в легкие, а когда ему захотелось крикнуть, из горла донесся жалкий хрип, такой слабый, что даже он сам едва услышал. Он скатился с лежанки на пол и пополз в дальний угол камеры. Фигура переминалась с ноги на ногу, не произнося ни слова и рассматривая Томми своими кукольными глазами. Томми что-то забормотал. Что-то неразборчивое, умоляющее, путаное вырывалось из его рта. Он не хотел смотреть на фигуру, не желал чувствовать невыносимый ужас, который сковал мышцы его тела, не давая шевельнуться или произнести более-менее связанную фразу.

– Приветик, Томми, – все тот же пронзительный скрипучий голос. – Соскучился?

Существо подошло к решетке и просунуло руку между металлическими прутьями. Рука неестественно вытянулась, будто резиновая, пока один из длинных пальцев не царапнул Томми по лицу. Затем существо похлопало его по щеке чем-то вроде кисти руки.

– Тебя нет, – прохрипел Томми. – Это невозможно. Ты не существуешь. Тебя не может здесь быть. Это – сон. Чертов сон – вот это что. Самый обыкновенный сон.