Дмитрий Костюкевич - Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

Нет, это не они. И я не сумасшедший.

Не они.

Ужасная новость, но в скорби этих людей было не больше искренности, чем в улыбках.

Не они.

Но кто?

22 июня

Фальшивый Аппель сообщил всем новость: мне присвоили звание Героя Советского Союза. На секунду-другую я забыл о липком страхе, прослезился.

Фальшивки заплакали.

– Нет, это хорошая новость, – зачем-то сказал я, будто обучая несмышлёных юнцов. – Радостная.

– Ура! – сказал фальшивый Кудряшов.

– Ура! – отчеканили другие подделки.

И захлопали в ладоши.

Я не сумасшедший, не сумасшедший, не…

Ночью проверил догадку. Спустился со второго яруса, стянул со спины фальшивого Аппеля гимнастёрку (он… оно лежало без спальника) и едва не закричал.

Нарыва не было: ни раны, ни рубца.

Пересилив себя, усердно пощекотал «Аппеля», но тот даже не проснулся.

Что делать? Попытаться убить? Притворяться?

23 июня

Ветер увеличил дрейф льдины.

Фальшивый Тамахин занят гравитационными наблюдениями. Фальшивый Кудряшов не отходит от лебёдки. Фальшивый Аппель отвечает на вопросы радиолюбителей.

Кажется, они перечитали всю библиотечку, повсюду книги.

Жду самолёт. Ведь когда я просил телеграфировать… это был настоящий Аппель? Должен был передать.

В обед проследил за фальшивым Кудряшовым.

Тарелку с овощами и мясом он вытряхнул в сугроб. Пил воду из лунки.

24 июня

Они пьют только воду. Лакают из трещин и прорубей, как животные. Фальшивый Счастливый тоже.

Голова разрывается от мыслей. Никогда не было так страшно.

Напился коньяку. Ударил фальшивого Аппеля по лицу, когда тот подкрался со спины. Но он лишь принёс мне телеграмму из дома. На удар не ответил, извинился и ушёл.

Тома пишет, что безумно скучает, что…

Господи, я так больше не могу.

25 июня

К ночи поднялась пурга. Палатки замело. Спали плохо. Под рычание ветра выбирались (все, кроме меня) осматривать базы.

Не выхожу из жилой палатки, думаю, думаю, думаю…

Фальшивый Тамахин принёс кофе и шоколад. Я взял, поблагодарил.

Они лучше нас. Работают, учатся, переживают, сочувствуют, радуются. Получат по одной щеке – подставят другую. Ни злобы, ни зависти, ни корысти. Только самосовершенствование. Они оплакивают смерть и боль. Улыбаются, когда улыбка кажется важной. И какая разница, если их человечность лишь наработанная функция, приобретённый инстинкт? Если фальшивое золото лучше настоящего, кого смутит обман? Да и кто узнает… близкие?.. да, наверняка… но остальные?.. даже если будут сомнения, зачем волноваться?.. они лучше, они удобней…

Они всегда будут лучше.

Что потеряет родина? Только приобретёт. Идеальные полярники, которым нужны лишь инструкции и талая вода. Пример остальным. Жаль, что мало…

Родина будет довольна.

Июль

2 июля

Долго не писал, но решил продолжать.

Льдина дрейфует зигзагами: то на восток, то на запад. Фальшивый Кудряшов ежедневно определяет наше местоположение по теодолиту.

Утром застал его… существо, заменившее Кудряшова, за бритьём. Оно неумело скребло бритвой по подбородку. Глубоко порезалось. С удивлением оттянуло кожу перед зеркалом, посмотрело, залепило пластырем, повернулось ко мне и улыбнулось.

Охваченный ужасом, я выскочил из палатки.

Несмотря на то, что я давно заметил чудовищный подлог, увиденное оглушило меня. В ране фальшивого учёного не было крови – только голубоватое желе и прозрачные нити, по которым бегали серебристые огоньки.

3 июля

Когда же, когда?

Жду. Но не самолёта, нет.

Смотрю на фальшивых Кудряшова, Тамахина, Аппеля, смотрю на фальшивого пса по кличке Счастливый… теперь он кажется действительно счастливым, они все… спокойные, улыбчивые и умиротворённые в своей новой роли… я смотрю на них и думаю: что стало с их прообразами из плоти и крови, с моими друзьями? Сильно ли они страдали? Мертвы ли они?

Но из всех вопросов, рождённых этим полярным кошмаром, больше всего меня мучают два: когда мы найдём ещё одну, последнюю скульптуру?

И, кем бы она ни была, продолжит ли вести мой дневник?

Привычно-шершавое дно ванны с остатками эмали, над головой сочатся старые трубы, змеятся рыжие потёки на стенах – так он просыпается каждое утро. Тело впитало почти всю воду и теперь облеплено плёнкой ржавого осадка. Коммунальные службы не баловали квартал чистой водой.

Он крутанул кран и ещё несколько минут провёл в бурой холодной жидкости. Потом закрыл поры тела, освободил сток и выбрался из ванны.

– Водяной! – пискнули за дверью. – Освободи помещение – руки после толчка не помыть!

– Ещё раз меня так назовёшь, – ответил он, – умоешься в сортире.

– Да ладно, Кабук… Я же так, по-соседски…

Кабук отёрся полотенцем, оставляя на нём грязные разводы, кинул в урну и толкнул дверь. Сутулая фигура с красными глазками отскочила в сторону.

– На работу опаздываю, – примирительно залепетал Амо.

– Воровство – не работа, – бросил Водяной, нагим двинувшись на кухню. – Добудь сегодня полотенец, скоро кончатся.

– Сделаю! – пискнул Амо. В ванной зашумела вода.

Консольная площадка, на которой ютился жилой блок, повернулась – теперь окна кухни выходили на Поле, круглый год благоухающее диковинными цветами. Изучая названия, Кабук остановился на втором десятке (а их были сотни, возможно тысячи, непостижимых оттенков, размеров и форм).

Поле. Одни отдавали предпочтение эпитету «Клумба». Другие говорили «Цветник».

Кабук глотнул холодного чая, укусил бутерброд. Медленно жевал, переводя взгляд от скоплений синих волосков с золотыми колокольчиками к лиловым лепесткам трубчатых цветков, очень похожих на бругмансии, скользил далее – к плавающим пузырькам растения-хамелеона (айлахх, кажется), которые смешивали в себе оттенки всех растений в радиусе нескольких метров, переливались и пульсировали…

Потом платформа снова повернулась, и кухня изменила положение в пространстве. Жилые динамические структуры этого района всегда раздражали Водяного, он так и не смог привыкнуть к этой воплотившейся в жизнь архитектурной утопии – к постоянному движению этажей, когда кажется, что следующий поворот станет последним, и конструкция здания сложится под стеклянным куполом.

Вот только… всё это создал он сам, каждую гениальную или несуразную деталь окружающего мира. Так или иначе, толчком стало его сознание.

Синевато-лазурное солнце незаметно ползло вверх. Теперь взору открывались другие дома, похожие на продублированную лапку кузнечика, с платформами-этажами по всей длине. Шланги коммуникаций и гибкие лифтовые шахты походили на трубки капельницы.