Дмитрий Костюкевич - Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

– Накинул бы халат. – Амо уже копошился у плиты, его голос вывел Водяного из задумчивого созерцания. – Кухня-то общая.

– Возбуждает? – усмехнулся Водяной.

– Боже упаси! – Амо высыпал на сковороду яичный порошок. – Разве что в твоих жабрах есть что-то от женской…

Кабук запустил в вора солонкой, но тот отрепетировано увернулся.

– А если Айва зайдёт? – поинтересовался Амо, орудуя лопаткой. – Ах да, ничего нового – ты же с ней спишь.

Кабук дожевал бутерброд. Глянул на образовавшуюся на поверхности чая плёнку, отодвинул кружку.

– Не зайдёт. Она в больнице.

Амо повернулся, с края лопатки на линолеум плюхнулся кусок недожаренной яичницы. Шутовские искры в глазах исчезли.

– Как?

– Богомолы, – сказал Кабук. – Я не успел…

Амо удивлённо таращился на него.

– Ты-то? С твоими способностями?

– Их было пять, а я был выжат. Слишком мало осталось влаги.

Водяной закрыл глаза. «Хочу домой, – подумал он. – Этот мир слишком чужой для меня, я не такого желал. И Айва… Я ведь так и не сумел полюбить её по-настоящему… Пора, пора возвращаться».

– Расскажи!

– Потом, – Водяной взял чашку и выпил до дна. Встал. – Схожу к Айве.

– Может, и мне с тобой?

– Не стоит.

– Не к месту, знаю… Но ты просил любые новости… Иллюзионист в городе.

Кабук замер в дверном проёме.

– Что за тип?

– Не знаю. Никто не знает. Мутный какой-то. Бродит везде, фокусы показывает. Болтает много. Вопросы задаёт, Картиной интересуется…

Кабук прищурился. Превращённая в энергию вода запульсировала в теле, отозвалась на слова Амо предостерегающим температурным прыжком, ему стало жарко.

– Сам его видел?

– Не-а. Люди говорят. А мне не до светских тусовок.

– Ясно.

Он зашагал к выходу, оставляя в коридоре влажные отпечатки босых ног.

В палате горел тусклый свет – одинокая лампочка в матовом зелёном шаре. Мониторы казались чем-то абсурдным, неправильным: эти циферки и линии сердцебиения – всё, что указывало на жизнь внутри хрупкого тела. Узкая койка выглядела жёсткой и холодной. Мёртвые экраны говорили: я жива, я дышу, моё сердце бьётся.

По пластиковым трубкам через тело Айвы бежали разноцветные жидкости, в стеклянных цилиндрах каждые несколько секунд поднимались и опускались поршни. Маска скрывала нижнюю часть лица, интубационная трубка смахивала на непомерно большой мундштук.

Кабук видел сквозь пластик размытые контуры её рта. Ему захотелось вырвать трубку, изогнутого монстра, из трахеи, сломать пластик, извлечь стальные иглы – освободить тело Айвы от медицинских щупалец и пиявок, сорвать маску и впиться в некогда горячие губы. Целовать, целовать, целовать. Сначала неистово, потом неторопливо, нежно, осторожно, каждый сантиметр, слиться с ними. Дышать за неё, с ней.

Но это убьёт Айву. Чуть быстрее, чем яд богомола, который пытаются отфильтровать системы жизнеобеспечения.

Бесполезно. Всего лишь отсрочка. Твари успели отравить Айву. Его детские страхи создали в этом мире ужасных монстров, сделали былью поверье о слюне богомолов.

Он понял, что плачет. Слёзы текли по лицу, впитываясь на подбородке и щеках. Организм не хотел терять даже эту влагу. Водяной был зол на новое тело, его новые возможности. Он тряхнул головой – несколько капель оторвались и упали на пол, словно дань боли и бессилию.

«Я не смог полюбить её». Враньё. Он врал себе, как может врать только любящее сердце, заверяющее, что в мире есть более важные и тёплые вещи, чем потерянный взгляд любимой.

А его сила… способна разрушать, но не исцелять. Он пытался – вчера, когда нёс истекающую кровью и отравленную Айву через Поле, – но безуспешно. Его тоже ранили. Кабук не стал тратить остатки воды на регенерацию – попытался единым прыжком покрыть царство цветов, чтобы быстрее добраться до города, но едва не сломал ноги, рухнув вниз с четырёхметровой высоты; обезвоженный организм отказал телу в сверхспособностях. И ни одного водоёма, лужи… хотя бы росы на широких лепестках болотистого ириса или на огромных, похожих на сковороды, листьях полевой радужной кувшинки.

Она – Айва здесь, Тануй там – так любила цветы, а он потерял бдительность, убаюканный её смехом и порханием над головокружительной гаммой цветочных форм и оттенков. Она играла с растениями, как с детьми, гладила листья, опускала лицо в бутоны. И вот…

Богомолы очень терпеливы: твари могут часами сидеть в укрытии, молитвенно сложив хватательные ноги. Он боялся этих насекомых в детстве, в кошмарах они были огромны и беспощадны, их челюсти легко перемалывали кости. В мире, из которого он бежал, тёмные сны заканчивались криком. Здесь эти страхи обрели плоть: суставчатое тело с шипастыми лапами, узкий череп, обтянутый жёлтой кожей и беспощадные жвала.

– Вам что-нибудь нужно? – спросила медсестра, заглянув в палату. – Может, воды?

Кабук растерянно посмотрел на неё.

– Закройте дверь. Пожалуйста.

– Конечно.

Сервомоторы бесшумно запечатали дверной проём. Водяной повернулся к Айве, скользнул взглядом по простыне, скрывающей контуры неподвижного тела, ужасные шрамы на талии, оставленные богомолами, и стиснул кулаки. Воспоминания сжимали сердце, пытались утащить его куда-то вниз, в глубь. Тонкие пластинки жабр задрожали.

При виде любимой в лапах чудовища он впал в бешенство…

Слишком много энергии потребовала атака, слишком много. Увеличив до предела собственную скорость и силу, он кинулся на хищника. Тело богомола треснуло, раздробленные лапы упали в траву. Кабук успел подхватить девушку и аккуратно опустить рядом с мёртвым монстром. Она едва дышала.

Ещё четыре богомола появились из тени, окружая. Энергия кипящей воды оторвала Кабука от земли, пронесла над убийцами. Огромную самку он поднял вверх и разорвал пополам, другому богомолу расколол череп. Третий сбил его ударом шипастой лапы, вспорол бедро. Водяной рухнул на землю, откатился и тут же вскочил. На него бросились двое. Поры его тела распахнулись. Окутанный капельками воды, он рванулся навстречу, сшиб тварей с силой гидравлического пресса.

Один богомол был ещё жив, его псевдогуманоидная голова, повёрнутая на сто восемьдесят градусов, смотрела мутно-жёлтыми глазами. Тело водяного пронзила судорога. Кабук наступил на морду и надавил…

Он пытался влить в тело Айвы энергию, но призрачные ленты облизывали побелевшую кожу. Тогда он подхватил девушку и побежал…

Водяной просунул кисть под простыню и сжал холодную руку.

– Борись, – прошептал он. – Этот мир создан для нас. Зачем он, если ты уйдёшь?

Она молчала. Спала. Умирала. Экраны мониторов жили за неё.

«Ты же собрался вернуться, так что…»

Он вышел из палаты.

Больница занимала пять нижних этажей шагающей башни. Водяной поднялся на лифте на тридцатый. В кафе съел без аппетита кусок сырного пирога и выпил пять стаканов чистой воды.