Дмитрий Костюкевич - Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

Выставочные залы были здесь же, в восточном крыле.

Кабук быстро прошёлся вдоль стены, на которой висели пирогравюры. Задержался ненадолго у двух: на одной был изображён тонущий пароход – корабль стал почти вертикально, задрав нос к барашкам облаков, на другой – женское лицо, очень грустное, на грани слёз, даже удивительно, как художнику удалось передать это состояние набором тёмно-коричневых и светло-бежевых линий.

В центре следующего зала на стеклянной тумбе, поддерживаемая конструкцией из тонких металлических прутьев, стояла Картина.

Он замер у постамента, глядя на серый испод холста. Потом медленно сделал круг, лишь секунду задержавшись взглядом на полотне. Весь передний план занимал каменный мост. Возле левого основания росла одинокая сосна, в её тени отдыхал монах. На вершине холма замерли две женские фигурки с красными зонтами. Между людьми, едва заметная на фоне травы, бежала тропа. Река отражала бледно-голубое весеннее небо, служила границей.

Кабук вернулся в исходную точку. Исчезли монах и сосна, спрятались женские силуэты и ленивая река. Всё-таки это магия – создавать на плоскости объёмные изображения. Картины не так просты. Иногда они опасны, а иные обладают магией. Силой. Кабук верил.

Но правда ли это? Наверное…

В беседах о живописи сосед Амо отмахивался: «Не понимаю ничего в этом! А на мазню, там, где рожи только, и смотреть не собираюсь – это клетки с призраками!»

– Обычно на картины смотрят с другой стороны, – произнёс кто-то за спиной. Водяной обернулся.

Нежданный зритель затянулся тонкой сигаретой и выпустил дым к потолку.

– Ещё какие-нибудь наблюдения? – осведомился Кабук, запахивая пальто; в зале неожиданно стало холодно.

– О, – мужчина в джинсах и пиджаке на голое тело сделал шаг, присмотрелся к полотну. – Кое-что есть…. Ответы, например. Честные, хотя большинство предпочтёт обман. Даже в мыслях.

Водяного раздражала его певучая манера говорить.

– Отойди в сторону, – потребовал он. Пальцы левой руки непроизвольно зашевелились, формируя водяной шар.

– Хорошо-хорошо, – мужчина примирительно поднял руки: в правой по-прежнему дымилась сигарета, которая, казалось, ничуть не укоротилась. – Вы ведь не можете забрать её домой?

Шар-убийца чуть было не сорвался с пальцев – так Кабук был удивлён.

– Это ни к чему, – мужчина кивнул на исходящую паром руку Водяного.

– Ты кто?

– Меня называют Иллюзионистом. А вы однажды назвали меня Шарлатаном.

Кабук пропустил последнюю реплику мимо ушей.

– Что ты знаешь о Картине?

Иллюзионист достал серебристый портсигар, нажал на кнопку из тёмно-синего камня, открыл и спрятал погасшую сигарету. Неторопливо убрав футляр в карман, он сказал:

– Я её создал.

Энергетический шар распался, испариной лёг на кожу. Кабук не отдавал команд телу. Так решила сама вода.

Человек у картины не врёт?

Водяной действительно не мог забрать полотно домой, не мог сместить даже на миллиметр. Картина – центр реальности, столп мироздания, воплотившего его тайные и явные фантазии. Он сбежал через неё в этот мир. Картина. Его ключ к очередному побегу, нет, возвращению… он начнёт всё сначала под кроваво-красным, а не синевато-лазурным солнцем, в привычной воронке города, а не в паутине шагающего монстра, закрывающего звёзды…

– Небольшое уточнение, – прервал паузу собеседник. – Я создал Первокартину. Но если считать, что она одновременно находится во всех слоях или стягивает измерения в единую точку, то, да, можно назвать её оригиналом… Для этой проекции Вселенной…

Кабук молчал, глядя, как Иллюзионист подходит к единственному в помещении узкому окошку, смотрит вниз.

– Каждый раз ты бросаешься в архитектурные крайности, – сказал создатель Первокартины. – Парящий город, механистические пирамиды или полотняные домики для медитации на лоне природы. В одном ты предсказуем – цветы. Но сейчас превзошёл самого себя. Только ведь это декорации. – Иллюзионист повернулся. – Как и твоё сверхтело. И даже тут ты не можешь без школярских формул – непостоянство, зависимость силы от внешнего фактора. Огонь, земля, воздух… или – вода.

– Да что ты обо мне знаешь?!

– Многое. Многое… Как её зовут в этой реальности?

– Кого?

– Не увиливай.

Водяной сглотнул.

– Айва.

Иллюзионист едва заметно кивнул, приблизился, взял под локоть и увлёк за собой в следующий зал.

– Давай пройдёмся.

Как два давних друга, они неспешно прогуливались по кольцевой галерее, между рядами расписных глиняных кувшинов. Водяной молчал.

– Ты убегал от своих чувств и проблем не единожды. Твоя память хранит лишь воспоминания о последнем слое, но основа – твоя любовь к ней… имена не важны. Это единственное, с чем ты не расстаёшься, куда бы ни бежал.

– Не понимаю, – Кабук остановился, высвободил руку. – Я хочу вернуться.

– Но опять убежишь. Что с Айвой – измена? Ссора?.. Смерть?

Водяной резко вскинул руку и ударил Иллюзиониста горячей ладонью в грудь. Струя перегретого пара ушла в пустоту.

– Значит, смерть. – Иллюзионист, секундой ранее возвышающийся перед Кабуком, теперь стоял справа.

– Она жива…

Создатель картины сжал губы. Вздохнул.

– Ты не можешь вернуться, – сказал он. – Лишь плодишь отражения, как зеркало, отражающееся в зеркале. Чем больше ты дублируешь себя, создавая новые слои в надежде вернуться, тем более омертвелые получаешь миры. Всё больше деталей исчезает из-за глубины среза.

Собеседники шагнули в следующий зал, где выставлялись рисунки, выполненные техникой гризайль.

– Ты не можешь вернуться, – повторил Иллюзионист. – Ты никуда и не уходил. В забытьи ты грезишь, что навсегда покинул Тануй и отправился в иную реальность. Но и её ты оставил ради следующей. А потом ещё и ещё… Из этой спирали не вырваться, не вернуться в предыдущую позицию, возможен лишь новый виток вокруг начальной точки, оси – Картины Мира.

– А ты? Ты – часть реальности или Картины?

– Её создатель, – напомнил пришелец. – Предполагал ли я, что Картина породит столько новых ветвей реальности в пространстве-времени? Нет.

– Тогда зачем…

– Развлечение. Эксперимент. Новая живопись, созерцание которой на время погружает разум в иллюзорные миры, придуманные им самим. Но кое-кто, как ты, умудрился освоиться в этих мирах, сделать их ощутимыми… А после принялся плодить всё новые и новые слои нереальности. Теперь я странствую по этим отросткам, запечатывая Картину в каждом измерении.

– И сколько ты успел запечатать? Сколько их вообще?

Иллюзионист рассмеялся.

– Откуда мне знать? Пока мы говорим, может, кто-то открыл ещё один срез, создал новую картину мира. А кто-то двинулся дальше, захлопнув за собой дверь… И так будет продолжаться, пока я не запечатаю последнюю Картину в последнем мире. Если бы дело было только в тебе… Первокартина, каждая её ветвь – дала побеги, а каждый из них – новые миры, новых тебя, новые Картины. Одни из них исчезли, другие – продолжили ветвиться.