Кортни Коул - Люмен

Я мотаю головой и ничего не могу поделать с улыбкой, тронувшей мои губы.

– Хорошо. Пусть это останется нашей тайной.

Он пристально смотрит на меня, а его темные глаза искрятся странным блеском.

– Мне нравится. Я люблю тайны. Они есть у всех.

У меня практически перехватывает дыхание, потому что в нем есть нечто неуловимое и потрясающее. То, как он произносит каждое слово, то, как сияют его темные глаза, то, каким родным он мне кажется, и, господи, откуда же я знаю его? Но это невозможно.

– И какие же у тебя? – спрашиваю я без раздумий. – Я имею в виду твои тайны.

Он усмехается.

– А ты хочешь знать?

Да.

– Меня зовут Калла, – быстро поправляю я сама себя.

Он снова улыбается мне.

– Калла – это траурная лилия?

– Именно, – вздыхаю я. – И живу я в одном доме с похоронным бюро. Так что, видишь, ирония вовсе не потеряна для меня.

Пару секунд он смотрит на меня в недоумении, а затем по его лицу пробегает тень понимания, когда он опускает взгляд на свою толстовку.

– Ты заметила эту надпись, – мягко произносит он, положив руку на спинку потрескавшегося диванчика.

Почему-то он даже не обращает внимания на тот факт, что я только что рассказала ему о том, что живу в одном доме с мертвецами. Обычно люди буквально подскакивают на месте от этой новости, потому что они мгновенно приходят к умозаключению, что я, должно быть, странная или сумасшедшая. Но только не он.

Я слегка киваю.

– Ну, она бросается в глаза.

Потому что ты бросаешься в глаза.

Уголок его губ подергивается, словно он вот-вот улыбнется, но в итоге он сдерживается.

– Я Адэр Дюбрэй, – представляется он мне торжественно, словно преподносит подарок или оказывает великую честь, – но все зовут меня просто Дэр.

Никогда не встречала более подходящего имени. Такого французского, такого изысканного, но в то же время говорит он с британским акцентом. Он полон загадок. Он сам – загадка, искрящийся взгляд которой как бы говорит мне: «Ну-ка, дерзни, брось мне вызов». Я сглатываю.

– Приятно познакомиться, – вежливо говорю я ему, и это чистая правда. – Зачем ты здесь, в больнице? Уверена, не только ради кофе.

– Знаешь, какая у меня любимая игра? – спрашивает Дэр, меняя тему.

Я чувствую, как мой рот распахивается от этой бестактности, но мне удается удержать его в закрытом виде и выдавить из себя:

– Нет. Какая?

– Она называется «Двадцать вопросов». С ней я всегда уверен, что к концу игры больше никаких вопросов не будет. Ну, понимаешь, вопросы…

Я вынуждена улыбнуться, хотя, если честно, его ответ должен был меня разозлить.

– Значит, ты не очень-то любишь разговоры о себе?

Он усмехается.

– Это одна из моих наименее любимых тем.

Но ведь это, должно быть, так интересно!

– Я правильно поняла? Ты говоришь мне, что я могу спросить тебя о двадцати вещах? Только о двадцати?

Дэр кивает.

– Кажется, ты уловила суть.

– Хорошо. Тогда я использую свой первый вопрос, чтобы узнать, что ты здесь делаешь?

Я высоко поднимаю голову и гордо смотрю прямо ему в глаза.

Его губы снова подрагивают.

– Я посетитель. Разве не для этого люди обычно приходят в больницы?

Мое лицо вспыхивает. Я ничего не могу поделать с этим. Очевидно. И полагаю, эту войну я проиграла. Этот парень мог с легкостью позвать меня на завтрак, если он этого хотел, и по блеску в его глазах я не могу сказать с уверенностью, что это не так.

Я делаю глоток своего кофе, изо всех сил стараясь не пролить его на свою футболку. Учитывая, как сильно бьется мое сердце, все возможно.

– Да, думаю, так и есть. И кого же ты навещаешь?

Дэр приподнимает бровь.

– Я посетитель группы психологической помощи скорбящим. Недавно умерла моя бабушка, и моя мать хочет, чтобы я ходил на сеансы групповой терапии.

– Мы тоже туда собираемся! – говорю я ему, удивленная и обрадованная его ответом.

Хотя, скорее всего, мы занимаемся в разных группах.

– Ты тоже посещаешь группу психологической помощи скорбящим? Твоя не в Солнечной Комнате находится, случайно?

Мое сердце начинает бешено колотиться, потому что так и есть.

– Это твой первый вопрос? Потому что я хочу, чтобы каждый из нас играл по-честному. – Я не то чтобы мастер флирта, но из кожи вон лезу.

Дэр широко улыбается, выражая искреннюю заинтересованность.

– Конечно. Готов использовать мой первый вопрос.

– Да. Мы посещаем группу для скорбящих в Солнечной Комнате. Наша мама недавно умерла.

– Мне так жаль, – говорит Дэр, и его голос звучит так мягко, что я могу с уверенностью сказать: ему действительно… жаль.

Он кивает так, будто прекрасно меня понимает, и я чувствую, что он делает это от чистого сердца.

Дэр подносит к губам свою чашку кофе.

– И какие темы мы будем обсуждать с тобой на нашей групповой терапии? Я думаю, стоит обсудить тему наваждения.

– Наваждения? – Я удивленно поднимаю брови.

– Ну, что-то вроде судьбы, Калла, – говорит он мне, и я закатываю глаза.

– Я понимаю. Может, я и ходила в государственную школу, но я далеко не глупая.

Он улыбается, его улыбка такая белоснежная и очаровательная, что внизу моего живота возникает сладкий спазм.

– Рад это слышать. Так, значит, ты студентка, Калла?

Мне совсем не хочется говорить об этом. Давай лучше поговорим о том, почему ты считаешь это наваждением. Но я киваю ему:

– Можно так сказать. Я уеду в Беркли осенью.

– Хороший выбор. – Он делает еще глоток. – Но может, в таком случае это не судьба? Если ты уезжаешь, я имею в виду. Потому что, очевидно, я задержусь здесь на некоторое время. Ну, конечно, после того, как найду жилье. Здесь не так-то просто найти хорошее.

Он настолько уверенный в себе и открытый! Мне даже не кажется странным, что какой-то парень с улицы делится со мной подобными вещами: ни с того ни с сего, внезапно. И мне кажется, что мы с ним на самом деле давно знакомы.

Я пристально смотрю на него.

– Жилье?

Он смотрит на меня в ответ.

– Ну да. Такая штука, которую ты арендуешь, там еще обычно есть душевая и спальня.

Я вспыхиваю.

– Я знаю это. Я имею в виду, что это все равно может быть наваждение. У меня просто есть кое-какая полезная информация для тебя. Мой отец собирается сдавать наш гостевой домик. Возможно, это тебя заинтересует.

И если я не смогу там жить, то определенно этот дом должен достаться кому-то вроде Дэра. От малейшей мысли об этом мое сердце готово остановиться.

– Хм. Да, теперь мне и правда становится интересно, – говорит мне Дэр, – кажется, наваждение все-таки восторжествует. Особенно если это домик рядом с похоронным бюро. Нужно обладать стальными нервами, чтобы там поселиться.

Я быстро отрываю кусочек салфетки и пишу на нем номер телефона моего отца.