Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Чего расселся? – спросила Тома с шутливой интонацией, показавшись у порога.

– Сил нет, – Радлов втянул в себя воздух – настолько, что его грудную клетку начало распирать.

– Отдохни, коли хочешь. Чудо-то узрел?

– Да. Там такое столпотворение, – он пошарил рукой в воздухе, как будто нужные слова были не у него на языке, а витали вокруг. – Не знаю, что и сказать…

Тут в дверь затарабанили. Лихорадочная дробь заполнила дом, заполнила бедную голову Петра, так что у него в ушах зазвенело, а все отчаянные мысли расползлись, нарушив логическую связь между собой, и обратились бессмыслицей. И посреди этой бессмыслицы сияло тусклое лицо в пятнах влаги, раскрывались красные губы, звенело страшное предостережение. Грядет что-то…

Тамара спустилась вниз, открыла дверь и с нескрываемой злобой воскликнула:

– Ты-то здесь чего забыла?

Радлов вышел на лестницу и увидел Ирину. Ее всю колотило от волнения. Не обращая внимания на гнев Томы, она перешагнула через порог, выискивая глазами хозяина дома, приметила его наверху и громко сказала:

– Там… дед Матвей помирает.

Радлов со всех ног побежал заводить машину. «Господи, как же хорошо, что успел вчера все починить, – подумал он мельком. – Иначе беда. Иначе беда».

Вернувшись домой после встречи с Радловым, дед Матвей разулся, присел на табурет и осмотрел валенки. Они совсем вымокли, войлок снаружи сделался рыхлым и мягким, при нажатии пальцами на его поверхности оставались сочащиеся влагой вмятины. Изнутри форма кое-как держалась, но это явно было ненадолго. Старик подумал, что сапоги, пожалуй, купить все же придется, и издал протяжный, безрадостный вздох.

Потом он позвал Ирину, но постоялица куда-то ушла. Вновь старик тяжело вздохнул и спустился в погреб, поскольку давно уже хотел там прибраться. Перед глазами все плыло, полки Матвей, как и всегда, проверил на ощупь – они были пыльные и пустые, только в глубине, у стены, стояло несколько пустых банок.

На полу, слева от двери, громоздились деревянные ящики с продуктами, установленные друг на друга. Матвей отыскал среди них полупустую тару, уложил туда все банки, до которых смог дотянуться, и отнес их на кухню. Затем по одному, не спеша и не напрягаясь, перетаскал туда же все остальные ящики – их надо было разобрать, отмыть, отделить гнилье от пригодной пищи, а в тесном погребе особо не развернешься.

Справившись с этим, он полез в дальний угол, в щель между стеллажом и стенкой, где прятал скудные свои накопления, да чуть не наступил на крысиный трупик, валявшийся с зимы.

– Тьфу, зараза! – воскликнул старик и в сердцах пнул крошечное полуистлевшее тельце, из-за чего оно развалилось на две тряпичные половинки. Тут же в воздухе распространился острый запах разложения – тошнотворно-сладкий и удушливый.

Матвей закашлялся, зажал нос морщинистой ладонью и вернулся в дом, чтобы взять перчатки. Перчаток, однако, не нашлось, так что он достал откуда-то из-за кухонного шкафчика джутовый мешок, вырезал из него два широких куска, обмотал ими руки и пошел обратно в погреб.

Волокнистая ткань соскальзывала с кистей, и старик дважды выронил крысу, прежде чем сумел крепко ухватить ее за посеревший от времени хвост и выбросить во двор.

Вооружившись лопатой, Матвей вырыл сбоку от крыльца небольшую ямку, положил туда трупик, закидал его землицей и разровнял получившийся холмик.

– Здорово, дед Матвей! – окликнул его проходивший мимо сосед, тоже старик. – Ты чего это там? – поинтересовался он, указывая на лопату.

– Крыса в погребе издохла, ага. Закопаю, так, поди, запаха не будет.

– Крысы это ужас! Смотри, как бы не расплодились! Заразу они переносят, – сосед потоптался с ноги на ногу, явно желая с кем-нибудь поговорить, но не знал, как продолжить, потом вспомнил слухи, гулявшие по деревне уже неделю, и спросил: – Ты про эпидемию-то слыхал? На беловешенских шахтах, говорят, человек пятнадцать в мир иной отправились.

– Да слыхал, слыхал, – устало протянул Матвей. – Мне ужо чуть ли не каждый успел рассказать. Грипп до них добрался, я вот чего думаю.

– Да не! Болезнь неизвестная. Бабки-то наши говорят, это, мол, бесы воду мутят.

– В головах у них бесы, ага! – ответил дед Матвей и слабо улыбнулся.

Сосед рассмеялся, судорожно покивал головой, вроде как одобряя шутку, и пошел своей дорогой.

А Матвей счистил с лопаты комья сырой почвы, оглядел пустой и неприбранный двор, задумался было, как его можно обустроить, но махнул рукой и поднялся на крыльцо, припадая на хромую ногу. Инструмент он оставил у входа, прошел в свою комнатушку, выпил холодный чай, позабытый с утра на столе у койки, схватил первую попавшуюся газету да прилег отдохнуть. Особенно вчитываться в то, что понаписали журналисты, ему сегодня не хотелось. Так, пробежался глазами, лениво перелистывая страницы, и мельком уловил некоторые заголовки да обрывки фраз: «…напали на трассе…», «Администрация обещала…», «НЕИЗВЕСТНАЯ ЭПИДЕМИЯ», «ИКОНА СПАСЛА ОТ РАКА», «Девушка запомнила рябое лицо одного из нападавших», «…поселок процветает», «…есть жертвы…», «Небывалый интерес к церкви…», «ПРОРОК СВОЕГО ОТЕЧЕСТВА», «…до двух тонн меди…», «Карантин…», «…сама виновата в изнасиловании…», «Общественность разделилась…», «Епархия не спешит…» и прочее, прочее бессвязной чередой. Вся эта мешанина из плохо пропечатанных букв сложилась в голове у старика в слепок какого-то очень странного мира, в котором всюду чудеса и все процветает, а общественность сама в этом виновата.

Незаметно Матвей задремал в газетой в руках. Снилось пшеничное поле, сверху укутанное синим-пресиним небом. Колосья палевого и темно-желтого цвета покачивались на ветру и тихо шелестели. Ветер накатывал на старика приятной волной, освежал, навевал воспоминания о детстве, о юности, о колхозах, в которых довелось ему побывать за свою долгую жизнь. И в каждом встречались хорошие люди, в каждом удавалось увеличить урожай, и прощались всюду по-доброму и вроде как не навсегда. Улыбался и плакал дед Матвей во сне, а газетенка под его щекой сминалась, шуршала, и оттого колосья шелестели пуще прежнего.

Через час его разбудила Ирина, злая и зареванная.

– Ириша, что случилось? – с беспокойством спросил старик, присев на койке и помотав головой, чтобы прогнать сонливость.

– Мать… и сестра… две стервы, – бессвязно отозвалась женщина. Слезы уже не текли, но голос все еще дрожал и прерывался на всхлипывания.

– Так ты к ним, что ли, ходила? Ты не реви. Давай… – Матвей осекся, потому что не особенно понимал, как успокоить гостью, но потом предложил: – Давай чаю попьем, у меня же хороший, с травами.