Владислав Тихонов - Наследство одержимого

Ливер сделал все, чтобы навести их сюда. Отодвигал темную штору на окошке, чтобы скорее заметили свет под церковной крышей, вызывающе отворил потайную дверь. И вот они здесь. Прячутся в коридорчике за дверями. Сейчас Бородатый, конечно же, целится в него. Та-ак… А теперь — стоп!! Достаточно.

Морщась, Ливер проглотил последний кусочек багрового жесткого мяса и резко повернулся на своем табурете. Сверкнул в хищной улыбке квадратными зубами и просто произнес:

— Добрый вечер! Давно ждал. Заходите, друзья…

Выстрел все-таки грохнул. Но никакие мозги никуда не полетели; того, в чью сторону была пущена пуля, давно уже — целую секунду! — там не было. Пуля швиркнула в воздухе, перебив одну из свечек. А Ливер в этот миг уже стоял прямо перед Петром с длинным тонким клинком в руке. Дрожащий, оглохший на правое ухо Сергей точно сквозь целлофан видел, как людоед вырвал из рук Петра карабин и швырнул его за спину, как простую палку. Потом резко взмахнул рукой — блеснула сталь, на щеке Петра вспыхнула красным глубокая царапина. Петр взревел от злости и тут же получил ногой в пах. Падая перед противником на колени, он успел заметить, как Сергей, опомнившись, бросается вперед, неловко выхватывая пистолет…

Ливер даже не обернулся в его сторону — просто выставил на пути Сергея свой левый кулак. Сергею показалось, что он врезался головою в бревно. Бесславно выронив пистолет, Сергей звучно треснулся затылком об стену. Тут же попытался вскочить на ноги, но пред глазами запрыгала какая-то мелкая предобморочная дрянь, пол поплыл под ногами, и Сергей, смутно чувствуя, как из носа и затылка у него пробиваются щекочущие струйки крови, сполз на плинтус в полутора метрах от наваленной в темную кучу гниющей человечины.

В это время Ливер с рёвом схватил Петра обеими руками за ворот зеленой рубахи и толкнул, нет, швырнул его так, что тот ме шком полетел навстречу столу, перевернул его и загрохотал по полу, кутаясь в багровую скатерть и давя животом опрокинутые свечи. От шума Сергей очнулся, ни черта не понял, попробовал встать, но застонал и снова тяжко и беспомощно осел на пол.

Петр корчился между черных ножек перевернутого стола; Ливер поднял с полу пистолет, потерянный Сергеем, и сунул его в карман своих заскорузлых от грязи и крови джинсов. Довольно мурлыча себе что-то под нос, людоед ходил кругами возле поверженных. Он понимал, что это еще не все, что Бородатый — это не Мастеров задохлик, и одного удара ему явно недостаточно. Но уж больно смешно он барахтался под ногами… Ливер совсем было изготовился отвесить Петру сокрушительного пинка, но Петр внезапно вскочил на ноги и, оскалившись, бросился на людоеда. Тот выхватил свой нож. Петр ловко увернулся, перехватил людоедову руку и резко толкнул врага от себя. Теперь уже Ливер, сотрясая внутренности, грохнулся на пол, но тут же подскочил, словно мяч, навстречу противнику — в кулаке опять сверкнуло лезвие. У Петра невесть откуда тоже взялся его охотничий нож. Ливер этого не ожидал, Ливер был взбешен!

Петр тоже впал в бешенство — в бешенство берсеркеров, в боевой транс, когда забывают обо всем, о собственной смерти — в первую очередь. Движения Петра обрели странную, почти неестественную плавность и гармоничность. Казалось, чуткий беспощадный зверь пробудился в нем. Ливер это понял и взбесился еще больше: ведь он с самого начала хотел только поиграть, ожидая, что противник будет всего лишь достойным, что он всего лишь недешево продаст свою жизнь… Но каннибал не собирался иметь дела с равным! Пора было кончать со всем этим. Ливер на миг ушел в себя, собираясь, вызывая то, что даровано ему было Мастером, но… Мастер, похоже, не слышал своего Слугу. Мастер бросил его выкручиваться самостоятельно!..

Боль этого осознания пронзила Ливера. Но он тут же опомнилсял и, чуть помедлив, выбросил вперед свою тяжелую руку с клинком. Затрещала ткань, Петр зарычал и дернулся в сторону, но людоедов нож все же задел его плечо. Обрадованный людоед ринулся вперед, Петр сделал то же, и раньше, чем Ливер протянул к нему ладони, он успел цепко схватить людоеда за горло, рвануть на себя и ударить ножом в голый мохнатый живот. Хриплый выдох-вой раздался под низкими сводами страшной комнаты. Сложившись пополам, Ливер свалился набок. Окровавленный Петр снова набросился на него и снова, увертываясь от страшных людоедовых лап, ловко вогнал ему под грудь свой нож, крутанул его и выхватил…

Ливер был живуч. Зажимая раны левой рукой, он поймал своего убийцу правой и из последних сил дернул его вниз. Петр в ответ судорожной растопыренной пятернею схватил противника за лицо. Раздался новый ужасный вопль, в котором не было уже ничего человеческого. Петр ощутил, как под нажимом его пальца лопается глазное яблоко и клейковатая влага ползет по чужой теплой щеке. Полуослепший монстр замотал головою, зубами впиваясь Петру в запястье. Петр, зверея от боли, еще раз ударил Ливера ножом, и еще раз, и еще, пока тот не затих в луже собственной крови…

Петр шумно дышал, вытирая с лица пот и размазывая по нему кровь. Боли в пропоротом плече он по-прежнему не чувствовал бешенство воина сменилось опьянением победителя. Он грубо пихнул ботинком распростертое в крови огромное тело, затем плюнул в перекошенное одноглазое лицо и, наконец, повернулся к Сергею, все так же полулежавшему у стены в полутора метрах от зловонной кучи. Зеленые мухи начинали проявлять интерес к мокрой от крови голове учителя, и он ватной рукою безуспешно отмахивался от них. Постанывая от боли, отвращения и беспомощности, Сергей сквозь полуприкрытые веки видел, как красно-зеленый Петр поворачивается к нему, хочет что-то сказать… Шевелит губами, точно злая рыба… Ничего не слышно! Почему ничего не слышно?! И вообще, что это за муть творится в комнате?!.

Сергей разинул рот в непонятном, вязком страхе, глядя и чувствуя, как беззвучный порыв ночного ветра вздувает черную штору, треплет огненные язычки оставшихся свеч, свежей и знобящей волной окатывает лицо… Какие-то тени выползали из потаенных углов; свечи одна за другою тухли, пуская черные дымки, но комната почему-то наполнялась светом — мерцающим, блеклым, фосфорно-неживым. Неподвижного Сергея окружало сплошное движение: тени извивались, свет дергался, ветер все той же ледяной рукою шевелил слипшиеся волосы. И при этом куда-то исчезли все мухи… Живой сумрак сгущался в центре комнаты, над перевернутым столом. Словно некая осязаемая масса, он лепился в туманный полупрозрачный силуэт. Ужас, растущая боль в разбитой голове, глухота и неподвижность сводили Сергея с ума. О, если б он мог хотя бы закричать!! Петр все так же впустую ворочал губами — он тоже оглох и теперь сам не слышал собственного голоса…