Клайв Баркер - Истерзанные души: легенда Примордия

Теперь ему придется убеждать генерала в своей правоте. Крабоподобный гомункул, возникший из его семени и морской воды, был далек от зловещего сына, на чье рождение он рассчитывал — гимна во славу тестостерона.

Впрочем, не важно. Будут и другие. Со временем он выдрессирует этого, а потом вскроет, выяснит, что пошло не так, и попробует снова.

Существо замерло в нескольких ярдах от доктора и изучало пузырь, в котором росло семнадцать недель. Кровь все еще сочилась на грязный пол. Монгроид метнулся вперед и, опустив язык в лужу, начал лакать.

— Нет, — сказал Тализак, почувствовав легкую тошноту: — Не надо.

Он не хотел, чтобы существу понравилась его кровь, плоть или прочие жидкости, что ныне свободно покидали его. Сейчас он был слишком уязвим.

— Плохо, — сказал он, стараясь, чтобы в голосе звучало омерзение: — Плохо.

Но существо не интересовали запреты. Оно подчинялось инстинкту, который говорил, что еда совсем рядом. Проследило за влажным ручейком и уставилось на пузырь, что был его маткой.

Доктору не понравился взгляд сына. Не понравилось, как вспучился его живот, словно пробудившийся аппетит менял саму анатомию.

Монгроид впился в висящую окровавленными лохмотьями плоть, кожа на животе непристойно вздулась.

— Камилла! — закричал Тализак, позабыв от страха, что карлица ушла вместе с генералом Монтефалько. Он остался один.

Болтался здесь, беззащитный, а брюхо его потомка распахнулось, явив гигантскую пасть, полную сверкавших зубов.

— Боже! О, Боже!

Это были последние слова Тализака.

Используя четыре руки, чтобы подняться по матке, из которой он совсем недавно появился на свет, Монгроид вгрызся в пах родителя. Кошмарные зубы впились в плоть. Молитва сменилась воплем. Тварь вырвала доктору кишки вместе с маткой и членом, и спрыгнула на пол, чтобы сожрать то, что откусила.

Внутренности Тализака алой спиралью вывалились из тела: остатки кишечника, печень, почки и селезенка.

Гений Приюта Святого Сердца умолк.

Так за одну ночь Примордий лишился двух монстров, наводивших страх на его улицы, и приобрел пару новых.

Вено-Анатомика, известный, как Слепец, был, честно говоря, чем-то вроде грустной шутки. Несмотря на мощь и феноменальную силу, он не развил компенсаторных способностей и жил так, словно только что утратил зрение: неловкий, яростный и жестокий.

Монтефалько все же заботился о нем из какой-то странной жалости. Он приказал, чтобы всех, кто осмеливался дразнить некогда могучего Вено-Анатомику, расстреливали. После дюжины казней, до мучителей, наконец, дошло. Слепца оставили в покое, позволив ему бродить по городским кладбищам, где он часто выкапывал и пожирал свежие трупы.

Люсидик так и не нашла Агониста. Хотя она ехала несколько дней в поисках бури, где он скрывался, пустыня была неестественно тиха. Ветер не шелохнул ни песчинки, не говоря уж о шторме.

Через неделю, когда тело Жнеца стало пахнуть, Люсидик вырыла в песке могилу голыми руками и похоронила его. Сидя у кургана, оплакивая своего мертвеца, она на миг решила, что услышала, как Агонист позвал ее по имени, и вскочила на ноги, готовая поднять Крайгера с сухого ложа, и позволить гению Эдема сотворить над телом любимого лазарианскую магию.

Но то были не трубы судного дня — просто шутка ветра. За сорок один год, что Люсидик бродила по пустыне, часто всего в четверти мили от могилы Зарлза Крайгера, она так и не встретила Агониста.

Однажды, проснувшись под тем же ярким небом, что хранило ее четыре десятка лет, она захотела увидеть Примордий.

Дом, построенный ее отцом, все еще стоял, к ее удивлению. Власти слишком боялись его, чтобы снести. Она поселилась там вновь, и после нескольких ночей на полу, перестала страшиться, что воспоминания сведут ее с ума, и вернулась на старую, запятнанную кровать, где они с Крайгером так давно занимались любовью.

Кошмары ей не снились. Он был с ней здесь — более, чем когда-либо в пустыне. Обнимал ее в снах, нашептывал ей о проделках, которые она порой воплощала в жизнь, чтобы вспомнить старые добрые времена. Люсидик легко пускала кровь, если хотела этого. Она никого не щадила и охотно растерзала бы святого — за косой взгляд.

В одну из ночей, просто, чтобы развлечься, она убила трех генералов: Монтефалько, Богото и Урбано. Они растолстели, постарели и почти не сопротивлялись.

В другую — отыскала убийцу Крайгера, Слепца.

Нашла его на кладбище, рыдающего о пустых глазницах, льющего усталые слезы, как человек, что плачет каждую ночь, но знает — облегчения не наступит. Она некоторое время наблюдала за ним, пока он хныкал и ел мертвецов, а затем оставила его страдать.

Конечно, это было жестоко: подарить ему жизнь, хотя она могла бы избавить его от мук одним точным ударом. Но к чему ей проявлять милосердие, если никто не жалел ее? Кроме того, Люсидик нравилось сознавать, что в Примордии ныне обитали три монстра. Монгроид (которого она также навестила в его царстве экскрементов) в канализации, Вено-Анатомика в склепах и она — в отцовском особняке. В этом была своего рода гармония.

Иногда, если ей становилось грустно, она подумывала вернуться в пустыню, лечь рядом с мумифицированным трупом Крайгера и позволить песку занести их. Но что-то ее останавливало. Возможно, Люсидик хотела сперва увидеть, как сгорит Примордий, или ощутить коготки безумия у себя на спине.

До тех пор, она будет жить — в крови, слезах и одиночестве, зная, что каждый вечер ее поминают в молитвах десятки тысяч богобоязненных горожан, упрашивая творца, чтобы он избавил их от ее гнева.

Это и было бессмертие.