Святослав Щербинин - Любовь или смерть...

— Нет! Успокойся! Здесь не опасно, — успокаивает меня.

— Что заброшенная фабрика делает посреди леса?

— Когда-то она принадлежала Ланкастерам, как и все, что прилегает к усадьбе. Здесь производили бумагу, печатали книги, газеты, журналы. До наших дней старушка, к сожалению, не дожила, как видишь, тут сейчас полный хаос.

— Здесь был когда-нибудь пожар?

— Как ты узнала? Не хотел говорить, но да ладно. Ты же просила не пугать тебя. Да, здесь случился пожар, произошел сбой в оборудовании. Замыкание. Бумага горела, горели стены, потолок и люди. После трагедии все почистили, хотели даже восстановить фабрику, но проект заморозили, и все осталось в таком душераздирающем состоянии.

Мы поднимаемся по сломанной лестнице вверх. Первый, второй, третий. Наконец четвертый этаж! Вроде последний. Как я устала. Мы выходим на уцелевшую поверхность крыши.

— Боже! Это какая-то магия. Невероятно красиво!

— Видишь! Я же говорил! И все это сегодня для тебя по акции, «устрой другу праздник»! Я волшебник! Ха-ха, признай!

— Обожаю смотреть на закат! Таких, как этот, я уже лет сто не видела!

Вид по-настоящему сногсшибательный. Осенний лес. Живописное озеро, виднеющееся вдали. Холмы, напоминающие предгорье Альп. Отсюда просматривается практически все, так как фабрика расположена на возвышенности. Будто во сне. Но закат, один он чего стоит.

— Люблю сбегать сюда еще с самого детства, чтобы послушать свои мысли и раствориться во всем этом, потеряться. А какой вид летом, ты бы знала…

— С детства? — обрываю Макса.

— Да. Так вышло. Мои родители погибли очень рано. Директор колледжа — Лариса Ланкастер — усыновила меня. Она хорошо знала моих… в общем, не важно. Так что, считай, я вырос здесь и знаю весь лес наизусть.

— Гибель твоих родителей как-то связана с твоим шрамом на лице и кошмарами, о которых ты говорил?

— Да.

— Прости!

— Ты слишком много извиняешься. Хватит все время за все просить прощение! Хватит, поняла?

С каждой секундой становится холоднее. Руки начинают краснеть. Оделась, как всегда, не по погоде. Макс садится на край крыши. Вслед за ним сажусь рядом и прижимаюсь, чтобы немного согреться.

Мы молча смотрим на линию горизонта, как солнце теряется за деревьями. И я чувствую какую-то связь между нами. Я чувствую, что знаю его кучу времени. Его шрам на половину лица, серые глаза, ямочка на подбородке и очевидные скулы сейчас кажутся мне очень родными. Я чувствую его, все то, что он чувствует. Тихо облокачиваю голову на его плечо и закрываю глаза. Мы сливаемся, как половины чего-то одного, как две части одного механизма.

— У меня никогда не было друзей. После потери родителей Лила и Лариса заменили мне все. Какой бы она ни была, все же это семья. Но почему даже рядом с ними я чувствую, что одинок? Порой так и хочется отключить все свои чувства, стать холодным, бессердечным человеком, но это страшно…

Макс поднимает руку вверх, рукав опускается. Случайно на его запястье замечаю небольшую татуировку. Непонятный мне символ. Но он до боли знаком. Буква N, заключенная в полумесяце. Чуть ниже есть надпись на латинице, но понять их совместное значение я не могу. Написано уж точно не на английском.

Пытаюсь вспомнить, где его видела. Точно! Черная папка в приемной директора. На ней был точно такой же символ, но зачем Максу на запястье эмблема колледжа?

— Ты продрогла вся! Идем обратно, — говорит Макс, не дав мне расспросить про тату.

— Да, что-то совсем похолодало. Нужно было теплее одеваться…

— Возьми мою куртку! — снимает. — Давай же, надевай!

— Спасибо! — накидываю куртку Макса. — Ого! Она мне очень велика, — улыбаюсь.

— Ну, зато тепло…

— Теперь мне неловко. Я переживаю, что ты замерзнешь!

Встаем с крыши и направляемся к выходу. Макс открывает заржавевшую дверь. Аккуратно начинаем спускаться по той же старой лестнице. Спускаюсь с закрытыми глазами. Наконец-то земля, вроде бы без происшествий. Что ни говори, а все равно на земле спокойнее.

Слышен грохот. На улице начинается ужасный ливень. Из-за дырявой крыши потолок протекает, и капельки слетают прямо на голову. Я начинаю смеяться. Ну как так? Буквально только что небо было чистым и не было ни одной тучки.

— Думаю лучше переждать дождь здесь, иначе мы промокнем до нитки, пока будем идти до усадьбы, — подмечает Макс.

— А что если он будет идти всю ночь? — взволнованно спрашиваю.

— Останемся здесь, а у тебя есть идеи получше? Точно нет…

Несколько часов спустя дождь только лишь усилился. Мы оказались в ловушке. Мое тело замерзло окончательно. Руки превратились в ледышки, зубы не могут сомкнуться. Макс находит несколько гнилых деревяшек и пытается развести костер. Пришлось пожертвовать листами из моего блокнота.

— Теперь ты точно согреешься! Ну что, так теплее?

— Теп-ле-е…

Пока я греюсь у костра, Макс снова где-то пропадает. Его нет уже минут десять — пятнадцать. Грею руки, смотря на пламя. Думаю о своих снах и вообще обо всем, о чем можно только думать. Никогда еще мне не приходилось ночевать на заброшенной фабрике, да и еще с парнем. Немного странно, но зато вполне романтично. Хоть какое-то разнообразие в жизни…

— Будешь кофе? — возвращается Макс.

— Что? Кофе?

— Для глинтвейна ты еще слишком маленькая, — Макс достает из-за спины небольшой термос. — Вчера забыл его тут, видишь, как моя рассеянность пошла на пользу, он уже холодный, но можно подогреть на костре…

— Я смотрю, у тебя здесь все продумано. Как будто в уютном холостяцком гнездышке…

Макс садится на бетонку рядышком со мной. Откручивает крышку термоса, наливает в нее содержимое, обматывает проволокой и за ее кончик держит над огнем.

— Ты просто изобретатель…

— А то, — улыбается.

Меня немного клонит в сон. Чувствую, как веки начинают закрываться сами собой. Стук дождя, костер успокаивают, самая лучшая терапия по лечению нервной системы.

— Ну что, попробуешь? Вроде согрелось!

Подрываюсь.

— Да, давай…

— Только осторожно, крышка еще горячая, — подает.

Обхватываю рукавом куртки. Дую, делаю глоток.

— Знаешь, вполне неплохо. Как будто только сваренный!

Допив кофе, оставляю крышку на полу. По всей видимости, его чудесные свойства уже выветрились, меня продолжает вырубать.

— Поспи, я послежу за костром, — Макс замечает, что я вот-вот погружусь в мир Морфея.

Я вытягиваю ноги. Голова на коленях Макса. И пускай утром моя спина и шея будут разваливаться, этот вечер ничего не испортит…

Как же искренне человек может казаться веселым и жизнерадостным, когда внутри него черная дыра. Он первоклассный актер. Или действительно в настоящий момент он счастлив, и это счастье временно заполняет его пустоту. Но может ли оно запечатать ее навсегда?