Максим Кабир - Призраки [сборник litres]

– Ты почему так рано? Начальства нет?

– Отпустили, – коротко ответил Химичев и сел за стол.

Блондинка выставляла тарелки и рассказывала о своем дне, о том, как приходила мама и подгорели блины.

Он молча жевал, наслаждаясь вкусной едой и компанией чужой женщины.

– Что-то не так? Ты какой-то странный.

Химичев встрепенулся:

– Почему странный? Что именно тебя смутило во мне?

Блондинка непонимающе улыбнулась:

– Ну… ты держишь вилку не в той руке. А теперь задаешь странные вопросы.

Химичев мысленно обругал себя и взял вилку в правую руку.

– На работе устал.

– Бедный мой, – она погладила его по щеке. Минуло четыре года с тех пор, как он занимался сексом.

Он оглядел ее, чуть увядшую, но не утратившую былой красоты женщину. Вымазанную в муке шею. Крепкие икры. О нет, он не возжелал ее, но эксперимент требовал чистоты. И, следуя тропой ледяного коридора, он протянул руку, распахнул ее халатик.

Женщина вздохнула, подалась навстречу.

Качнулась полная тяжелая грудь с загрубевшими сосками. Химичев стиснул ее, скользнул пальцами по шраму от аппендицита, вниз, в густые волосы, таящие влажное тепло.

– Максим, – прошептала она.

– Напомни, во сколько я обычно возвращаюсь с работы?

– В шесть.

У Феди был в запасе час, и он провел его в объятиях женщины, чьего имени не знал. Она стонала удивленно и восторженно, а он смотрел поверх ее головы на собственное отражение и улыбался. Действительно улыбался.

Пока она была в душе, он ушел. Столкнулся в подъезде с интеллигентным мужчиной в очках. Мужчина нахмурился, судорожно пытаясь вспомнить Химичева, и на всякий случай поздоровался.

– Добрый вечер, Максим, – кивнул Химичев.

В январе он оформил загранпаспорт. Процесс не занял много времени. Работница ОВИРа приняла его за президентского зятя.

Федя подумал, что чувство, растопившее лед его губ, и есть человеческое счастье. Отныне он не просто шел к цели. Он научился упиваться дорогой.

Возле съемной квартиры Феди, ставшей тесной от зеркал, недавно вырос особняк, столь же роскошный, сколь и безвкусный. Федя часто видел выезжающего из ворот громилу в лыжной шапочке, с бульдожьей, покрытой оспинами физиономией.

– Эй! – окликнул он соседа.

Громила оглянулся, глаза его враждебно сверкнули, но через миг пришло узнавание.

– Эммануил Робертович? Какими судьбами?

Химичев объяснил.

– Да не вопрос, что вы! Для таких людей ничего не жалко!

На следующий день громила отдал бывшему воспитаннику челябинского интерната и бывшему двойнику поп-звезды пять тысяч долларов.

– Мои двери всегда для вас открыты! – добавил он, тряся руку Феди в своих лапах.

Ночью Химичеву снился замерзший океан, где вместо льдин были изломанные осколки гигантских зеркал. Зеркала терлись друг о друга и хрустели, осыпались серебром, и вихрь поднимал к черному небу тучи зеркальной пыли.

– Дом, – бормотал Федя во сне.

Утром он собрал вещи – с учетом книг и записей, целых два чемодана. Покинул зеркальный лабиринт и снял номер в гостинице неподалеку от Борисполя. Билеты на самолет лежали в его кармане. И он потерял бдительность.

Эмоций и чувств к двадцати пяти в нем было гораздо больше, чем прежде, хотя по общечеловеческим меркам он был не теплее зеркальной поверхности. Паренек, часами в смиренном ожидании просиживавший у пруда, нетерпеливо кружил по номеру.

Дверь была совсем рядом!

Не в силах оставаться на месте, он выбежал в ночь и блуждал темными киевскими закоулками. Он не слышал, как они приближались, опомнился лишь, когда снег хрустнул за спиной.

Перед ним, в зловонной арке, стояли две мужские фигуры.

Химичев взял себя в руки и спокойно, даже высокомерно поглядел на мужчин.

– Вы меня не узнали? – вскинул он бровь.

– Узнали, Юфа, прекрасно узнали, – проскрипел голос.

– Вот и чудно, – Химичев хотел пройти мимо, но его толкнули в снег. Впервые с тех пор, как он вырвался из интерната, к нему применяли физическую силу.

– Мы говорили тебе не появляться в Киеве? – мрачно спросил один из типов.

– Но я не Юфа…

Мужчина вытащил пистолет с глушителем и дважды выстрелил. Обе пули попали в левую сторону Фединой груди, выбив из его куртки красные перья и фонтанчики крови. Федя дернулся и замер на темнеющем снегу.

В небытии он видел людей с зеркалами вместо лиц, и отражения создавали бесконечные черные воронки, похожие на беззвучно кричащие пасти.

Химичев очнулся на больничной койке три дня спустя. От его грудной клетки тянулись трубочки, ведущие в бутылку с раствором. Содержимое бутылки булькало при каждом его вздохе, и дышать было неприятно, а кашлять – невыносимо. В палату ворвалась ватага медиков, и главный сказал, потирая руки:

– А вот и наш феномен!

– Что… произошло? – слабым голосом спросил Федя.

Седой врач по-отцовски улыбнулся:

– Произошло то, что вы уникальны, Федор Сергеевич!

Химичев отметил: врач называет его настоящее имя.

– И ваша уникальность спасла вам жизнь. Дело в том, дорогой мой, что вам посчастливилось иметь врожденную аномалию, так называемую декстрокардию. А мне, признаюсь, посчастливилось заполучить пациента, о котором мечтают многие светила науки. Ведь транспозиция органов – явление чрезвычайно редкое!

Медики закивали. Смотрели они на Федю почти с любовью.

– Не понимаете? – сладко пропел старый доктор. – Все просто и удивительно, как сама природа! Ваши внутренние органы, молодой человек, расположены зеркально. Сердце – справа, а печень и селезенка – слева. Кровеносные и лимфатические сосуды, нервы, кишечник также инвертированы. И если бы не это чудо, вы бы давно были мертвы.

Химичев сдавленно поблагодарил врача и прикрыл глаза. Он думал об улетающем самолете, ускользающей цели.

Он провел в больнице месяц, проштудировал словарь итальянского языка и взялся за латынь. Врачи в нем души не чаяли, а родственники других пациентов, путаясь, приносили ему соки и еду. Незадолго до выписки он переспал со своей последней женщиной – медсестрой Кариной.

Карина жадно целовала его в губы, гладила повязки и называла «мой Брюс Ли». Она была уверена, что он азиат.

В мае он повторно купил билет на самолет Киев – Рим и без сантиментов попрощался с Украиной.

Вечный город тепло встретил гостя. По-итальянски он говорил бегло, и надо ли упоминать, что римляне принимали его за земляка. Позаимствованных у киевского бандита денег хватило, чтобы снять домик на тенистой улочке. К вечеру соседи уже приветствовали его как старого знакомого.

Он устроился на работу в библиотеку возле Дворца конгрессов.

Начальник, профессор Альдо Доминичи, помог ему получить пропуск также и в библиотеку Ла Сапиенца, старейшего университета, основанного в 1303 году папой Бонифацием VIII.