Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма [СИ]

Людей с каждым шагом становилось всё больше, и он, Волков, чувствовал на себе их взгляды. Не только ведьм народ разглядывал. Да ещё и Максимилиан покрикивал на тех, кто лез слишком близко:

– Прочь с дороги. Дорогу кавалеру Фолькофу, Инквизитору.

И его слушались, глазели на Волкова со страхом и восторгом.

А барабаны били, колокола звенели, трубы ревели, герольды оглашали улицы и требовали у людей расступиться. Город уже проснулся и готовился к празднику.

На пересечении Главной улицы и Дегтярной их уже ждал Брюнхвальд со своей колонной осуждённых, тех, что сидели в барже. Он пропустил Волкова и пошёл следом. Тут людей было уже столько, что солдатам и стражникам приходилось уже прикладывать усилия, чтобы растолкать их. Главная площадь с эшафота и виселицами была уже рядом. Тут и вовсе было столпотворение, людей пришлось буквально выталкивать с площади, чтобы туда войти. Солдаты Берьте и Ронэ кое-как с этим справлялись, но солдатам Брюнхвальда пришлось им помогать, чтобы ускорить дело. Пришлось выгонять с площади торговцев и даже телегу пивовара убрать, что стоял тут уже с вечера. Только тогда все осуждённые были введены на площадь. Все место на площади, где солдата не держали периметр, было заполонено людским морем.

У окон соседних домов расположились местные и приезжие богачи. А самые ловкие из простых лезли на крыши домов, то и дело роняя черепицу на людей внизу.

Волков слез с коня. Сыч, Ёган и Максимилиан остались внизу, а он поднялся в ложу, которая была на уровне эшафота. Господа должны всё хорошо видеть. Ряды с лавками уже были заняты нобилями города. Он этим людям кланялся.

А вот кресла все ещё пустовали. Самых главных людей тут ещё не было. Волков не стал садиться, стал смотреть сверху на всё, что происходило внизу.

А внизу сдерживаемое алебардами колыхалось шумное людское море, желающее скорее увидеть начало действия.

И он стоял над ними, понимая, что все они здесь благодаря ему. И вообще все, что тут происходит, происходит благодаря нему. Он понимал это, и это было приятно. И это понимали все те, кто тут собрался. Все те, кто видели его над площадью. Это было и вовсе наслаждением.

Наконец, расталкивая людей на площади, появились и те, кого все ждали. Сначала обер-прокурор, судья и казначей земли Ребнрее, за ними ехал глава городского совета, городской казначей и городской судья. Все они поднимались в ложу. Волков им кланялся, они ему тоже. Даже обер-прокурор нехотя кивнул ему. Тут же приехали и отцы из Святого Трибунала. Волков помогал им подняться, провожал к креслам, там отцы Николас, Иоганн и Марк усаживались среди нобилей.

И уже после всех этих господ на площади появились главные лица духовные. То был казначей архиепископа Ланна, аббат, брат Илларион. И епископ города Хоккенхайм, благочестивый отец Еремия. Они ехали через толпу на мулах, духовным лицам роскошь дорогих коней не к лицу.

Кроме мулов, никакой другой смиреной скромности в них не было. Отец Илларион был в великолепном пурпуре кардинала, в огромной шляпе и в золоте. Епископ так же был богато одет, словно на празднично литургии. Крест из золота с злеными камнями.

Волков встретил их у ступенек, брал их за руки, помогая взойти в ложу, потом эти руки целовал обоим попам.

Господа, что уже сидели в креслах, вставали и тоже целовали отцам руки. И обер-прокурор никуда не делся. Тоже целовал.

Затем святые отцы садились, при этом место по правую руку от себя брат Илларион придержал для Волкова. Волков прежде, чем сесть, подошёл к краю ложи и махнул рукой Брюнхвальду:

– Начинайте.

Заревели трубы, и герольды стали требовать тишины. Не сразу, но над площадью стало заметно тише. На эшафот взошёл главный герольд города и громко, так, что слышно было всем, стал читать приговор. Сначала приговор Трибунала с перечнем всех имён и обвинений. А потом и приговор городского суда. Читал он хорошо, громко и чётко, слышно было каждое словно. И Волков, честно говоря, удивился, так как герольд читал долго и даже к концу всего прочитанного не охрип и не сбавил голоса.

И дело началось. Герольд выкрикивал имена и приговоры. Сначала шли самые мелкие преступники и лёгкие проступки. То были воры, скупщики краденого, трактирные игроки и мошенники. Всех их хватали стражники в надежде, что Волков за них заплатит, кавалер не оправдал их надежд, но отпускать воров не стали. И было их больше половины от всех.

Солдаты гнали тех, кого объявил герольд на эшафот, там палачи вязали к столбам и начинали обрабатывать кнутом, быстро и безжалостно. Тут же в жаровнях калилось железо.

Народ радовался. Люди не собирались скрывать того, что довольны. Все жаждали справедливости. Когда кто-то из осуждённых кричал от сильного удара, народ отзывался волной радостного шума и свистом, мол: поделом. Жил, не тужил, так получай теперь.

А уж как они веселились, когда некоторых из осуждённых стали прижигать клеймом. Тут почти никто из бедолаг не мог сдержать крика от ужасной боли. И эти крики людей забавляли. Они тут же пытались их повторить, да так, чтобы посмешнее было, кривились над несчастными. И толпа смеялась от души. Иногда так ловко и у кривляк выходило, что даже палачи на эшафоте смеялись. И господа в ложе улыбались милостиво, им тоже нравились шутки черни.

Вскоре все те, что были легко наказаны, были отпущены, с палачами остались на эшафоте лишь два вора, что уже раньше осуждены бывали. Гарольд зачитал, что люди сии злы и в злодеяниях не раскаялись, хоть были уже судимы за воровство, так ворами и остались. Посему добрые судьи города Хоккенхайм, решили образумить их отсечением рук. У обоих правой, коими они воровство делали. Тут же так же быстро мощный палач топором отрубил им руки по локоть. И пока его один помощник ворам прижигал им раны, второй отрубленные руки поднял и показал. Другим ворам в назидание. И ради шутки кинул их в толпу. В разные стороны.

Людское море колыхнулось, визг и хохот понеслись над площадью. А мальчишки, что половчее, уже бегали с этими руками и чернь ими пугали. Девки визжали, и всем было весело. Господа в ложе опять улыбались. Даже брат Илларион с епископом улыбались, и казначей Его Высокопреосвященства говорил главному священнику города:

– Какие у вас весёлые палачи!

– Да, – соглашался епископ не без гордости за свой город, – палачи у нас затейники.

И действие продолжилось. Дальше герольд объявил злых людей, чьи преступления достойны более тяжкой кары. Тут шли уже конокрады, разбойники, душегубы. И ведьмы молодые из тех, что раскаялись. И кому присудили смерть лёгкую. Через верёвку.

И тут случался казус странный. Молодая, в разодранной нижней рубахе, почти нагая и красивая ведьма закричал весело и звонко: