Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма [СИ]

– Матушка, скажи, кто это был? Что за человек? Чем страшен он так?

Старуха кряхтела в ответ, да косилась на неё. Но девушка словно понимала, что она кряхтит, кивала согласно. Ещё одна молодая женщина, что сидела здесь же возле кровати, по лицу Анхен видела, что та всё больше и больше волнуется. Наконец Анхен встала с колен и сказала:

– Марта, матушка просит тебя выйти.

Повторять нужды не было, женщина тут же встала и вышла из комнаты. А Анхен подошла к двери и заперла её на засов. Старуха всё ещё что-то хрипела, но красавица не глядела в её сторону, она стала быстро раздеваться. Разделась догола, бросая вещи на пол. И полезла под кровать, вытащила из-под неё ларец, отперла его ключом и оттуда достала красный бархатный мешок, с ним бесцеремонно уселась на кровать, в которой лежала старуха и из мешка достала шар, белый как молоко, стеклянный. И стала в него смотреть, медленно приближая шар к глазам. А старуха всё кряхтела и кряхтела. Но благочестивая Анхен на неё внимания не обращала. Она всё глубже погружалась в шар.

Трактирщик из «Безногого пса», Ёзеф Руммер, замёрз в большом сарае. Хоть и отвязал его Сыч перед уходом, хоть и жаровня была, и щепок на полу было достаточно, но разжечь огонь ему было нечем.

Он подошёл к двери сарая, стал глядеть в щель между стеной и дверьми. И увидал лодочника. Лодочник Клаус собирался варить смолу, чтобы смолить большую лодку. И тогда трактирщик стал стучать в дверь, надеясь привлечь его внимание. Он думал просить у лодочника огонь, чтобы согреться. А вышло всё ещё лучше. Лодочник пришёл узнать, кто там у него стучит в сарае. Отпер дверь и, увидев трактирщика, немного перепугался:

– Господи, а вы тут откуда?

Увидев, что лодочник перепуган, хитрый трактирщик решил быть посмелее и заговорил:

– Так ты бандит с ними заодно?

– Что? – Удивлялся лодочный мастер.

А Ёзеф Риммер уже выскочил из сарая и пошёл быстро к воротам:

– Уже я-то скажу кому нужно, что вы тут бандиствуете!

– Да помилуй Бог. – Только и смог ответить Клаус Венкшоффер, глядя, как трактирщик к воротам уже бегом бежит.

Но долго пузатый трактирщик бежать не мог, как только вырвался за ворота на улицу, пошел шагом, обходя длинные лужи в дорожной колее. Но шёл быстро, и шёл он в магистрат доложить страже, что разбойник его в плен брал, а людишки разбойника его пытали. А перед этим, ночью, человека они до смерти зарубили в покоях у себя. Уж лейтенант городской стражи Вайгель знает, что с такими разбойниками делать.

Дом был красивый, чисто выбеленный, стропила и брус чёрные, даже окна небольшие со стёклами в нем были.

– Максимилиан, стучи в дверь, а я сзади зайду, – командовал Сыч.

Он спрыгнул с лошади и протиснулся в узкую щель меду домами, пошел в обход, а Максимилиан пошёл к двери и стал колотить в неё, не стесняясь. Сначала он колотил в дверь, а потом стал прислушиваться, не шумит ли там кто за ней, потом опять стал колотить, и, когда кавалер уже думал, что дверь им не откроют, дверь, наконец, открылась, а на пороге стоял Сыч. Он сделал знак: заходите. Волков спрыгнул с коня. Пошёл в дом. Если Максимилиан удивился тому, что дверь открыл Сыч, то он этому не удивлялся, Сыч всегда знал, что делать.

В доме было чисто, и пол был чист, на столе лежала скатерть, лавки были чисты, камин убран: ни углей, ни сажи, подсвечники на комодах без свисающего воска. Свечки в подсвечниках. Богато жила ведьма. Кавалера это удивило, он видел только одно жилище ведьмы, и оно напоминало гниющую свалку. А тут всё идеально, только кошками воняло невыносимо.

– Сбежать хотела через задний ход, – улыбался Сыч, приглашая Волкова в другую комнату.

– Вильма? – Обрадовался Волков, идя к нему.

– Если бы, – Сыч качал головой, – девка какая-то. Может, дочь, может, служанка. Сейчас спросим.

Там на полу сидела и попискивала девица лет пятнадцати-шестнадцати. Одета она была небедно, платье чистое, сама опрятна. Волков сел на стул возле окна, огляделся и спросил у неё:

– А чего тут так котами воняет?

Девочка взглянула на него, перепугана, глаза заплаканы, но красивая. Совсем молодая. Нет, не шестнадцать ей, четырнадцать-пятнадцать.

– Вильма любила кошек, – отвечала она.

– А ты? – Продолжал кавалер.

– Я тоже любила. Раньше. Этих не люблю, злые очень.

Волков ни одного кота не видел. Только вонь от них стояла. Сыч склонился над ней, погладил по голове сначала, а потом взял девочку за шею и, заглядывая ей в лицо, спросил с угрозой:

– Бежать-то зачем хотела?

– Вильма велела, говорила, если люди незнакомые придут, дверь не отпирай, ломиться будут – через заднюю дверь уйди.

– А потом куда идти?

– В приют к матушке, авось благочестивая Анхен меня бы не прогнала бы.

– И там Вильму ждать?

– Да, – девушка кивнула.

– А где она сама?

– Не знаю, как ушла вчера, так до сих пор и не было её.

– Звать-то тебя как? – Спросил Волков.

– Эльза Фукс.

– Ты её Вильмой зовёшь, значит, не мать она тебе? – предположил кавалер.

– И не служанкой ты тут живёшь, – говорил Сыч, беря девушку за ухо и разглядывая золотую серёжку, а потом руку её и разглядывая золотое кольцо. – И не сестра ты её. Кто ж она тебе?

Девочка опасливо глядела на него снизу вверх потом на кавалера, и ничего не отвечала. Видно, боялась, а вот чего – было не ясно.

– Как ты с Вильмой познакомилась? – Спросил Волков, пытаясь её разговорить. – Давно ли?

– В прошлом году, – сразу начала Эльза, – мы с родителями и с братом в Эйден ехали, переезжали, там у меня дядя помер, вот мы и поехали к нему, у него пивоварня была. Приехали сюда, тут на ночь стали, а утром ни родителей, ни брата не было уже, и добра нашего не было нигде, и коня не было с телегой. Всё украли.

Она замолчал, но Сыч продолжал спрашивать:

– Ну и?

– Я искать стала, а тут Вильма и говорит, уехали родители твои, бросили тебя, пошли со мной в приют. Я и пошла.

– А останавливалась вы где, в «Безногом псе»? – Интересовался Волков.

– Нет, мы остановились в «Старом рыбаке», – отвечала Эльза.

Тут Сыч сел на корточки рядом с ней и, заглядывая девочке в глаза, спросил, как можно более дружелюбно:

– Эльза Фукс, а Вильма с тобой в пастель ложилась?

– Что? – Удивлялась девочка, заливаясь румянцем и глядя на Сыча. – Как это?

– А как муж с женой лежаться, – отвечал Фриц Ламме. – Нет? Не было такого? А чего ж ты тогда краснеешь так?

Девочка неотрывно смотрела на него и не отвечала.

– Ложилась ведь, да? – Продолжал Сыч. – Вильма, видать, мужиков-то не привечает? Ну, чего молчишь-то?

Но девочка всё молчала. Только глядела то на Сыча, то на Волкова. А Сыч продолжал улыбаясь:

– Задаётся мне, что родителей твоих Вильма и убила, а тебя не стала, ты, видно, приглянулась ей. Она тебя и взяла себе. Наверное, и пивоварню дяди твоего как-нибудь приспособила, она ловкая, ведь так?